Чёрная маркиза - [71]

Грир пошевелил губами, но его вопрос задал Моран:

— А ты как же?

Дидье опять помолчал, а потом, облизнув губы, отрывисто произнёс:

— А я… не пришёлся ко двору. И… ушёл.

— Сколько тебе тогда было? — бесстрастно спросил Грир.

— Пятнадцатый год, — спокойно отозвался Дидье. — И я… не вспоминал про них. Совсем. Как отрезал. Просто было… очень больно. — Он запнулся и тряхнул головой. — Неважно. Но сейчас я всё время думаю… что я оставил Мадлен… совсем одну.

«Почему же одну?» — хотел спросить Грир, но прикусил язык. В этой простой истории, так просто рассказанной, не было ничего страшного или странного… но у него почему-то мороз прошёл по спине, как тогда, когда он думал о возможной гибели Дидье в бою с «Эль Хальконом».

Что-то очень тёмное и тяжелое крылось за этим простым рассказом.

И… ледяное.

Грир вдруг вспомнил, что ответил когда-то Дидье на его мимоходом брошенный вопрос о том, почему он ушёл из дома — ответил легко и со всегдашней своей улыбкой.

«Холодно», — вот что он тогда сказал.

Словно прочтя его мысли, Дидье так и передёрнулся. Проклятие, стояла безмятежная и жаркая тропическая ночь, в розовых кустах надрывались цикады, тёплые волны прибоя с шорохом набегали на песок в двух шагах от них… а парень вздрагивал от холода, будто в своём чёртовом ледяном Квебеке!

Сердце у Грира перевернулось, и он шагнул вперёд, не раздумывая — одновременно с Мораном, и так же одновременно оба они обняли Дидье — крепко, тесно, горячо, сплетя руки за его спиной, на его плечах.

Тот снова вздрогнул, его глаза в смятении расширились, и Грир хрипло пробормотал, даже не задумываясь о том, что именно говорит, повторяя слова, которые сам Дидье сказал, обнимая Морана наутро после той виноградной отчаянной ночи:

— Тихо, тихо, garГon… успокойся. Постой вот так. Просто постой.

Моран тоже посмотрел на Грира — растерянным, совсем незнакомым взглядом, не похожим на его обычный вызывающий прищур.

А Дидье вдруг глубоко вздохнул и молча прикрыл глаза.

Будто сдаваясь.

Опустив оружие и сбросив броню.

«Бог ты мой…» — пронеслось у Грира в голове.

Он и сам почти зажмурился.

Одна его ладонь легла на плечо Морана, чувствуя его почти горячечное тепло, а вторая скользнула по телу Дидье, — под распахнутым камзолом и рубашкой, по прохладной гладкой коже, — почти целомудренно, но Грир с ликованием ощутил бешеные толчки его сердца под своей рукой. И собственное его сердце тоже болезненно и часто забилось. И сердце Морана — совсем рядом, настолько тесно они прижались друг к другу, все трое, и, приоткрыв наконец глаза, Грир затаил дыхание, увидев, что и у Морана веки опущены, и на бледные щёки легла тень от ресниц.

Дидье тоже раскрыл глаза — очень глубокие, и еле слышно прошептал:

— Мне уже не холодно, garГons. Tres bien.

И почти что беззаботно улыбнулся, отстраняясь от них.

Грир нехотя разнял руки, и его самого вдруг пробила дрожь.

К «Маркизе» они причалили в полном молчании, и Дидье, бросив только: «Bonne nuit», не оглядываясь, взлетел на борт своей посудины и исчез из виду.

* * *

Волны мерно и сильно раскачивали «Маркизу» — подымался западный ветер, обещавший вот-вот упасть яростной мглой урагана на море и берег.

Едва появившись на борту, Дидье содрал с себя осточертевшие роскошные тряпки, натянул привычные портки и рубаху и теперь безмолвно лежал, прикрыв локтем глаза, на койке в своей каюте. Но мысли в его голове метались стремительнее надвигавшегося урагана.

Он умел оставлять заботы вчерашнего дня дню вчерашнему же. Будто, выходя из комнаты, накрепко закрывал за собой дверь и отправлялся прочь, не оглядываясь.

Как, не оглядываясь, ушёл когда-то из родного дома, не просто закрыв за собой эту дверь, но прямо-таки заколотив её в своей душе.

Но теперь эта дверь рухнула под напором воспоминаний и всё нараставшего чувства вины.

Его мать когда-то на речном берегу указала ему, семилетнему, на его тогдашнюю подружку по играм, пятилетнюю Леони, со словами: «Ты мужчина, ты за неё отвечаешь».

Его мать теперь лежала под холодным могильным крестом на деревенском кладбище, оставив на него совершенно беззащитную крохотную Мадлен.

На него, на отца и на Франсуа.

А он ушёл, захлопнув дверь и отрезав себя от воспоминаний.

Оставив Мадлен с отцом, Франсуа и с теми женщинами, которых они привели под крышу своего дома, переставшего быть домом ему, Дидье.

Он обязан был вернуться.

Немедленно.

Боже, как же он не хотел туда возвращаться!

В несправедливость.

Позор.

Боль.

Но его мать хотела от него именно этого, он точно знал.

«Ты мужчина, ты за неё отвечаешь».

Дидье перевернулся и лёг на живот, беспомощно упёршись кулаками в подушку и уткнувшись в них лбом.

«Ты никогда больше не будешь один».

Так сказал капитан «Разящего».

«Я за тебя отвечаю».

Но за свою сестру отвечал только он сам.

Дидье на миг зажмурился, а потом рывком поднялся с койки.

Он должен был делать то, что должен, не ища ни у кого защиты, не прося помощи, как делал это всегда.

Эдвард Грир и так, не раздумывая, шагнул за него под пулю.

А он сейчас собирался обойтись с ним так подло и бессовестно.

Но у него не было иного выхода.

Глубоко вздохнув, Дидье шагнул на палубу и пристально оглядел горизонт. Ночное небо было непроглядно тёмным, луну за какой-нибудь час совсем затянуло набежавшими тучами.