Чёрная маркиза - [69]

Дидье вновь вгляделся в её растерянные золотистые глаза и внезапно предложил:

— А давайте бояться вместе! То есть… — он смешался, но продолжал: — Я хочу пригласить вас на танец. И со мной вам не надо вести каких-то там правильных бесед… но я бы просто с вами поговорил. О вашем отце, об этих книжках и вообще. А что смотрят… — он широко улыбнулся, оглядывая её, — так есть на что посмотреть, потому что мы с вами — парни хоть куда!

Тонкие брови её вскинулись, доверчивые глаза расширились, а потом она засмеялась и зачарованно кивнула.

И, чёрт возьми, это оказалось совсем легко — танцевать с нею, глядя ей в глаза, сходясь и расходясь в фигурах танца, придерживая её за обтянутые перчаткой пальчики.

После него она танцевала с другими, — даже с Мораном, — и Дидье этому тихо радовался, стоя у окна, выходившего в сад. Но сердце его всё равно щемило странной печалью.

Он не мог понять, что с ним творится, morbleu!

Дидье снова предложил Абигайль руку, когда закончился очередной танец, но она покачала головой при новых звуках скрипок и просто встала рядом с ним у того же окна.

Спохватившись, Дидье спросил, мысленно хлопнув себя по лбу:

— Может быть, проводить вас к отцу или… к матери?

Но девчушка вновь отрицательно качнула головой и промолвила:

— Давайте постоим здесь. — И помолчав, добавила: — Моя мама умерла. Но Констанция — очень добрая. И мой отец любит меня. Моё имя означает «радость отца»… и он действительно мне радуется. Не знаю, почему я вам всё это рассказываю…

— Я тоже рад за вас, мисс Абигайль, — с облегчением заверил её Дидье. У него и вправду будто гора свалилась с плеч, когда она это сказала. — Просто счастлив вас слышать.

Пошарив в кармане, он нащупал там маленькую деревянную птичку-свистульку, которую вырезал, сидя на палубе «Маркизы» и думая о своей дочери. И протянул её Абигайль со словами:

— Давайте, дуньте, не стесняйтесь.

И она, вновь завороженно глянув на него своими медовыми глазами, послушалась.

Раздалась переливчатая трель, и девчушка так же переливчато рассмеялась, даже захлопав в ладоши. Дидье поймал на себе изумлённые взгляды губернатора и Грира и тихо сказал, наклонившись к уху Абигайль:

— Я вырезал её для своей дочки. Но могу подарить вам, хотите? Чтоб вы больше не грустили.

Его собственное сердце продолжала сжимать, выкручивать непонятная тоска, которую ни танцы, ни вино не могли унять. Он ещё раз поднёс к губам тоненькие пальчики девушки и, улыбнувшись ей, шагнул в сад, дышащий ветром и прошедшим дождём, прямо через это высокое, до пола, окно.

Луна светила так ярко, что был виден каждый камешек и лист. Песок на дорожке скрипел под его каблуками, в кустах трещали цикады. Дидье рассеянно расстегнул жёсткие манжеты своего серебристого камзола, да и сам камзол с рубашкой. С облегчением стащил с волос ленту, а с шеи — дурацкий шёлковый платок, кое-как запихнул всё это добро в карман и тряхнул головой.

Свобода.

Наконец-то, putain de tabarnac!

Впереди уже виднелась маленькая пристань, где осталась их шлюпка. Лакея здесь уже не было, шлюпка тихо покачивалась на мелководье.

Дидье остановился, не доходя до пристани, в ожидании Морана и Грира. Почему-то он не сомневался, что те его быстро догонят.

Он не ошибся.

* * *

Грир и Моран торопливо спустились к причалу и замерли.

Чёртовы цикады выводили прямо-таки соловьиные трели, полная луна заливала всё вокруг светом поярче бальных люстр, одуряюще разило ароматом роз и глициний, а Дидье Бланшар, растрёпанный и странно уязвимый, стоял у причала и ждал их.

Боже, Грир весь вечер опасался, что тот что-нибудь натворит. Станет хохотать во всё горло, напьётся, начнёт травить какие-нибудь непристойные байки или горланить моряцкие песни, а также запускать пальцы в декольте к губернаторше или к губернаторской дочке. И Грир готовился, если надо, силком запихать его в лодку и отправить обратно на «Маркизу», с сожалением думая о том, что напрасно он ради забавы подверг парня такому испытанию. Потешились, но надо и меру знать. И он нисколько бы не винил Дидье, выкинь тот что-нибудь эдакое.

Но Дидье ничего эдакого не выкидывал. Другие гости, аристократы по крови, пили больше него и нахально увивались за женщинами. Дидье же почти не пил и ни за кем не увивался. Бабы пялились на него, как обычно, а сейчас, когда он был в этом убийственном наряде, и больше обычного — ещё бы! — но Дидье и танцевал, и разговаривал только с губернаторской дочкой Абигайль, тихонькой мышкой в белом платьице. Но и за ней он не увивался, что было бы как раз понятно. Нет, этот повеса смотрел на неё, как на свою малышку Ивонну… и, о Господи, даже подарил ей свистульку, которую вырезал, сидя на палубе «Маркизы» в ожидании их с Мораном прибытия. Чёрт знает что…

Правда, губернаторская чета была этим всем весьма и весьма тронута. Особенно когда Моран, способный, если хотел, казаться чистым Божьим ангелом во плоти, вполголоса поведал им приглаженную, очень приглаженную историю женитьбы Дидье Бланшара и находки им галеона, ставшего приданым для его маленькой дочери. Губернаторша даже прослезилась, слушая всё это, и Грир был очень доволен. Потому что именно такого сановного расположения к их авантюре он и добивался, затевая этот светский визит.