Черная Мария - [83]

У Харри Коэна был старый «додж» без кондиционера. От жары люди срывались по пустякам, обнаженные руки прилипали к виниловым сиденьям. Софи так сильно укачало, что пришлось трижды останавливаться.

К тому времени, когда они пересекли границу Калифорнии и въехали в Долину Смерти, Коэны уже не разговаривали друг с другом.

Кровь появилась ниоткуда.

Первой ее увидела Софи, глядевшая в окно на дорогу. Кровь появилась посреди шоссе, пятнышко... мазок... тонкая струйка... и куча кровавых кишок, ползущих к...

Бойня! Потроха большеротого барана были разбросаны возле центральной линии, и автомобиль Харри двигался на слишком большой скорости, чтобы уйти в сторону. У Харри не было выбора, только пропахать через эту кучу. Шины проглиссировали по крови и внутренностям, как поплавки гидроплана. Эвелин Коэн издала звук, будто ее вырвало. Машину повело, но Харри, ругаясь на чем свет стоит, сумел удержать ее.

Спустя несколько минут все вернулось на свои места. Харри и Эвелин продолжали склоку, о неприятном инциденте никто уже не вспоминал. Никто, кроме маленькой Софи.

Когда автомобиль был посередине лужи, кровь брызнула на заднее боковое стекло. Софи это видела и уже не могла отвести взгляд от крови. Высыхая на ветру, растекаясь струйками по стеклу, кровь не уходила. Софи смотрела на нее долгие часы, пока они не приехали в Сан-Франциско. Кровь застыла густой алой паутиной. Вечное напоминание о мимолетной бойне на шоссе.

По многим причинам эти пятна крови на стекле запомнились Софи на всю жизнь. Они зримо присутствовали в ее снах, в моментальных вспышках страха на обледенелых дорогах, в ее параноидальных домыслах. Казалось, эта кровь алым штампом легла на всю ее жизнь. Кровь жертвенного агнца на ее машине.

Иногда Софи вполне трезво оценивала все безумие этих бесконечных воспоминаний. Она считала это типичным неврозом девушки среднего класса. Комплекс вины. Вины в том, что она пренебрегла образованием в пользу рабочей профессии, несмотря на протест родителей. Вины, что предпочла свободу обязательствам. Вины, что жила так, как ей хотелось. Проклятая вина. Софи так устала от нее, что готова была плакать.

Со временем воспоминание о крови стало проявляться по-другому. Год назад Софи все сильнее стали преследовать сны. Сны, мучившие ее по ночам и преследовавшие днем. Сначала она приписывала их стрессу. Заработки уменьшились, количество неоплаченных счетов росло. И не покидало ощущение, что Лукас словно возвел между ними стену. Чем больше преследовало Софи видение той крови, тем больше она понимала, что для нее это обрело новое значение.

Теперь, когда их нашло проклятие, образ крови ехал с ней рядом миля за милей. Поворот за поворотом. И пробивалась к сознанию мысль, что это повторится. Что не всегда виденная кровь будет бараньей.

Скоро это может оказаться ее кровь.

* * *

Самой короткой дорогой, которая вела к сортировочной станции, было старое семьдесят девятое шоссе возле города Ньютона в штате Канзас. Меньше чем через пятнадцать минут Лукас выехал на него. К своему немалому удивлению, он до сих пор помнил каждую выбоину, каждый ухаб, каждую милю этого пустынного двухполосного шоссе. Старое семьдесят девятое огибало залив озера Рейнкиллер и пригороды Тованды, Уайтвотера и Ферли. В такое позднее время на нем не было видно ни единой машины. Пусто, как на кладбище.

— Анхел, ты можешь погибнуть.

Софи снова закусила нижнюю губу, обернувшись через плечо к Анхелу.

— Софи, я знаю, цто делаю.

— Да?

— Да, мэм.

В голосе паренька звучала странная смесь решимости и злости.

Обернувшись, Лукас поглядел на Анхела. Слабо освещенный зеленоватым светом приборов, он сейчас был чем-то неуловимо похож на персонаж фильма ужасов сороковых годов.

Эта неожиданная ассоциация перенесла Лукаса во времена его детства, когда он любил ходить в кино. Он вспомнил красавца Рондо Хаттона, игравшего почти все главные роли в фильмах тех лет. Он заболел акромегалией — неизлечимой болезнью, которая обезображивает лицо. Обреченный на роли убийц и уродов во второразрядных фильмах вроде «Грубияна», Хаттон старался играть как можно лучше до самой своей смерти в конце сороковых. В детстве Лукас подозревал, что на самом деле старый Рондо — хороший. Даже вышло так, что Лукас вырос, болея за плохих парней, — не из-за собственных антиобщественных порывов, а потому, что в фильмах чужаков рисовали дьяволами. Чудаков, иностранцев, сумасшедших, представителей иных национальностей — а это и были люди, с которыми Лукас себя отождествлял. И целая жизнь ему понадобилась, чтобы, стряхнув горы лжи, понять, что часто именно такие люди совершали великие подвиги и меняли этот мир.

Несколько секунд Лукас всматривался в возбужденные глаза Анхела, а потом спросил:

— Тебе когда-нибудь раньше доводилось целиться в человека?

— Нет.

— Ты понимаешь, это вовсе не похоже на то, как бывает в кино...

— Понимаю.

— Это самое страшное и тяжелое дело. Чуть ли не труднее, чем самому стоять под дулом. А знаешь почему?

— Нет, сэр.

— Потому что этот хмырь, в которого ты целишься, может оказаться как раз тем, кто заставит тебя спустить курок.