Черная луна - [34]

Дар Эугена раскрылся еще до поступления в Коллегиум, и он не должен был проводить долгие часы в медитации, пить яды и тратить время на другие бесполезные вещи. Все свое время он уделял развитию дара, набирая мощь и оттачивая те заклинания и арканы, которые, благодаря родичам, знал с детства. Герда вообще не понимала, зачем ему Коллегиум, если он и так уже знает и умеет все, что может потребоваться от колдуна. Несколько позже, из опасливых разговоров других послушников она узнала причины, по которым такие люди, как Эуген, все-таки поступают в Коллегиум. На старших курсах изучаются крайне сложные заклинания – из тех, которыми невозможно овладеть самостоятельно, – и адепты приобщаются к так называемому «книжному знанию», к той части магического искусства, которая пришла к колдунам из глубины веков, как наследие перволюдей. Это многое объясняло, но еще важнее было то, что выпускники Коллегиума формировали иерархию колдовского сообщества. Без диплома Коллегиума нельзя было и мечтать подняться в этой иерархии так высоко, как требует твое честолюбие. Для Герды это стало неприятным откровением, а Эуген все это знал с самого начала. Колдунам со слабым даром не было пути в Орден. Людям без связей было не подняться в нем достаточно высоко.

У Эугена в этом смысле было все, о чем другие могли только мечтать. Он обладал сильным и к тому же рано проснувшимся даром, был красив – высокий, широкоплечий брюнет с синими глазами – и талантлив, получил отличное домашнее образование и, судя по всему, происходил из семьи, обладающей значительной властью в сообществе колдунов и вне его. Имея такие сильные аргументы, вел он себя соответствующе.

– Привет, Маргерит! – глумливо улыбнулся ей Эуген, когда на следующий день после своей первой в жизни экзекуции она, прихрамывая на обе ноги, тащилась через заснеженный сад в библиотеку. – Сильно болит?

– Тебе-то что? – огрызнулась Герда.

– Да мне, собственно, плевать, – усмехнулся роанец. – Это я из вежливости. Но, если не разводить куртуазности, хотел сказать, Марго, что мне понравилась твоя жопка. Очень она у тебя ладненькая. Я бы не отказался пощупать. Так что, не забудь сказать, когда перестанет болеть. Я буду ждать!

С тех пор он «кружил» над ней, как стервятник над падалью, и самое неприятное заключалось в том, что в его глазах она и была если уж и не падалью, то непременно подранком. Он донимал ее скабрезными шутками, причем не только наедине, но и при других послушниках, старательно делавших вид, что они ничего не слышат и не видят. Он никого не боялся и, уж тем более, не стеснялся. Он делал, что хотел – шлепал Герду по заду или хватал ее за грудь, – и говорил, что в голову придет. Обычно что-нибудь мерзкое или грубое, и весь ужас ее положения заключался в том, что он не шутил.

Он говорил, что думал, откровенно объясняя ей, кто она, и что он хочет с ней делать.

– Вчера посмотрел, как тебя секли, – сказал он ей после второй экзекуции, – а у тебя, оказывается, не только жопка аппетитная, у тебя и между ног все очень мило оформлено.

Услышав это, Герда живо представила, как выглядела сзади, когда ее привязали к козлам для бичевания, и у нее непроизвольно потекли слезы.

– Такая чувствительная? – удивился роанец. – Надо же! А я думал, вам, шлюхам, приятно, когда такой парень, как я, восхищается вашими прелестями. Ничего, Маргерит, – сказал он, оставляя ее плакать под проливным дождем, – все у нас впереди. Ты еще ляжешь под меня и встанешь передо мной на колени. Такие, как ты, должны знать свое место. И место это всегда внизу! На коленях или на спине.

А потом он стал ее бить. Видя, что она не намерена сдаваться, он при каждом удобном случае делал ей больно. Ударит кулаком в бок, толкнет коленом в зад, оттолкнет с дороги плечом. И с каждым разом все больнее, пока однажды – уже летом – не ударил ее со всей силы в чревное сплетение[22]. Герда упала на землю и корчилась от боли и удушья, а он стоял рядом и с интересом наблюдал за ее мучениями. Кроме всех прочих своих особенностей, Эуген являлся откровенным садистом, знал это и нисколько этого не стеснялся. В результате Герда дошла до крайности: она задумалась над тем, чтобы дать своему насильнику то, чего он добивается. Всяко-разно, терпеть его член в себе, наверное, никак не страшнее побоев и издевательств, которые она вынуждена была сносить, отстаивая свое право быть человеком. Скорее всего, так бы она, в конце концов, и поступила. Однако ночью того дня, когда она приняла окончательное решение, во сне к ней снова пришла другая Герда.

Не появлялась уже много месяцев и вдруг объявилась, такая красивая, какой настоящей Герде даже не мечталось быть, и одета она была под стать своей красоте. Роскошное платье, бриллианты и сапфиры в волосах и в ушах, на груди, на запястьях и на длинных пальцах.

– Ты не должна сдаваться, – сказала ей гостья.

– Тогда он замордует меня до смерти, – возразила Герда.

– Лучше смерть, чем унижение.

– Почем тебе знать?! – огрызнулась Герда.

– Отчего бы мне не знать? – подняла бровь ночная гостья. – Я это ты, разве нет?

– Думаю, что все обстоит не совсем так, как ты говоришь, – покачала головой Герда. – Ты лучшая версия меня, и жизнь у тебя куда лучше!