Черная луна - [13]

«Да, вот было бы славно однажды обнаружить, что я настоящая принцесса!»

О таком можно было бы даже помечтать, но отчего-то вдруг не захотелось. Настроение разом испортилось, и непонятно из-за чего. То ли из-за этой истории с загулявшей маменькой и неизвестным «папенькой». То ли из-за того мелкого ублюдка, которого она вчера зарезала. Или все дело в королевском замке, где она побывала вчера не случайно заглянувшей на огонек простушкой, а знатной иностранкой, с которой хотели потанцевать едва ли не все первые кавалеры столицы? Все может быть, но на сердце ощущалась неприятная тяжесть. Какое-то смутное томление в груди, невысказанное и неутоленное желание, которое нельзя ни облечь в слова, ни понять, но которое нельзя не удовлетворить.

Это странное состояние не оставляло ее в течение нескольких часов, когда Герда никак не могла себя чем-нибудь занять. Ни книги, ни платья, ни старые письма, написанные старшей сестрой ее матери, ничто не способно было отвлечь ее от тягостного ощущения потери, хотя она не смогла бы даже сказать, что именно потеряла, когда и где. И все-таки мало-помалу ей удалось справиться с так неожиданно испортившимся настроением, и она смогла даже спуститься к обеду. За столом, что естественно, обсуждали бал в королевском замке и среди прочего незнакомую молодую даму в изумительном синем платье, с которой танцевал даже наследный принц. Про принца, если честно, Герда ничего определенного не помнила. Помнила лишь то, что танцевала с ним и чуть позже пила в его компании шампанское. Но тогда, во время бала, он был для нее просто еще одним блестящим кавалером. Скорее всего, сам он ей не представился, а она его в лицо в тот момент не узнала. Но вот ее сводные сестры принца узнали и живо обсуждали сейчас его поведение на балу и то, как он кружил в вальсе таинственную незнакомку.

Слушать их рассказы о самой себе было невероятно приятно. Герду лишь тревожил вопрос, как так вышло, что за весь вечер никто ее так и не узнал, и отчего все решили, что она какая-то писаная красавица? Герда была симпатичной молодой девушкой, но вот красавицей никто, пребывая в здравом рассудке, называть ее не стал бы. И тем не менее так о ней сейчас и говорили ее равнодушные к ней настоящей сводные сестры.

– Она иностранка, – включилась между тем в разговор мачеха, молчавшая до этого момента, благожелательно выслушивая пустую болтовню своих дочерей. – Мне сказали, что она дворянка из Горанда, но на бал она пришла с компанией московитов.

При упоминании о Горанде барон Гемма, выглядевший сегодня еще более хмурым и замкнутым, чем обычно, помрачнел еще больше. На Герду он по обыкновению даже не смотрел…

* * *

После обеда Герда ушла в свою комнату и до поздних сумерек читала «Систему природы» Карла Линнея[8]. Ее беспокойство то нарастало, то сходило на нет, словно привязанное к маятнику часов. Но к полуночи усталость взяла свое, и она заснула прямо за столом.

Сначала ей приснилась мать. Она действительно была очень красива, даже красивее, чем на том портрете, который так удачно продала Герда. А еще она была одинока и несчастна. В глазах ее застыла печаль, и она что-то торопливо рассказывала Герде, но той не удалось разобрать ни единого слова. Она лишь расслышала тревогу в словах своей матери, предупреждение, может быть, даже страх, но видение было мимолетным. Возникло и исчезло, оставив по себе лишь отголосок события и ничего больше.

Потом был туман и смутные тени, стремительно перемещавшиеся в его клубящейся сизой мгле. Голоса. Запахи. Обрывки музыкальных партий. Слова, написанные черной и красной тушью на пожелтевшем от времени пергаменте. Прикосновения… Но затем все это исчезло, и Герда увидела саму себя, такую, какой она была накануне на королевском балу. Однако сейчас эта другая Герда находилась в «логове» на чердаке. Она зажгла свечи в тяжелом бронзовом шандале, осветив темный, резного дерева материнский секретер. Поставив шандал на выдвижную столешницу, женщина в синем платье открыла дверцы в верхней части секретера, выдвинула, а затем и полностью вынула верхний правый ящичек и, просунув руку в глубину открывшейся ниши, достала оттуда шкатулку из темного дерева, инкрустированную слоновой костью. Поставив ее рядом с шандалом, «другая» Герда обернулась и требовательно посмотрела самой себе в глаза…

Она проснулась рывком, словно выдернутая из сна чьей-то сильной рукой. Сердце в груди заполошно билось, как если бы от испуга или после долгого бега. За окном была глухая безлунная ночь, а на столе горела свеча, освещая раскрытую книгу Карла Линнея.

«Вещий сон? – спросила себя не на шутку испуганная Герда. – Возможно. Впрочем, это можно проверить только одним способом».

Идти на чердак не хотелось. Ее отчего-то пугал возможный исход, и, положа руку на сердце, боялась она не того, что это был всего лишь глупый сон, а того, что в секретере матери действительно есть тайник. Однако Герде удалось перебороть свои неуверенность и страх, и вскоре она уже стояла рядом с секретером.

«Что ж, – сказала она себе через минуту, – ничего не делая, правду не узнать».