Черная книга Дикого леса - [4]

— Знамо кто: Распут-леший, — отозвался Игоня. — Он с утра до ночи только и делает, что плетет лыко. Если, конечно, в лесу не плутает и мужиков за нос не водит.

— Вот-вот, — просиял Горихвост. — Когда чужаки забираются в чащу, леший их первым встречает. Если кто с селянами и знается — так именно он. Ты, дружище, сиди тут, сторожи вход в пещеру, чтоб еще что-нибудь не уволокли. Ну а я побегу за Распутом и заставлю во всем повиниться!

Игоня расправил серую, в бурых подпалинах волчью шкуру, и заботливо набросил ее на плечи приятелю. Едва тертый кафтан вурдалака коснулся шерстяного покрова, как Горихвост преобразился. Миг — и он уже стоит на четырех лапах, скалит клыкастую пасть и помахивает хвостом.

— Не попадись мужикам! — крикнул ему на прощанье Игоня. — Вертаться не торопись, тут тебя хлебом-солью не встретят!

Добраться до лешего оказалось не так-то просто. В дебрях, где он обитает, сам черт ногу сломит. А уж волчья лапа то и дело попадает то в яму, то в лужу талого снега, то скользит по сырому глиняному склону, то натыкается на бурелом. А колючки-то, колючки так и виснут на шкуре со всех сторон, и попробуй их счисти, когда вместо рук — лишняя пара ног, а вместо пальцев — когти.

Деревянная изба лешего выглядела жалко даже по сравнению с логовом вурдалака. Она пряталась в самой чащобе, и только едкий дымок над дырой в крыше давал знать, что тут кто-то есть. Самого лешего не застать — где его только носит?

Горихвост сел на задние лапы и принюхался к ветру. Дикий лес жил своей жизнью: скрипели старые древесные стволы, колыхались засохшие сучья, голосили ошалевшие от предвкушения весны птицы, шумели заросли густого кустарника. Кряжистые стволы лесных старожилов угрюмо взирали на гостя, забравшегося в чужие владения.

Вурдалак подозрительно уставился на одну из осин, тщательно обнюхал ее и гавкнул:

— Распут, хватит в прятки играть! Разговор есть.

Осина судорожно взмахнула ветвями, сдвинулась с места и приняла облик высокого дикаря в грубом рубище и дырявой шапке.

— Кочедык тебе в ухо! Как ты меня распознал? — спросил леший.

— Все вокруг на ветру колышутся, ты один застыл, будто столб. И навозом от тебя несет так, что за версту можно почуять.

— А от тебя несет псиной, — обиделся леший.

— Это от того, что жизнь собачья. Но я явился не лаяться.

— Не до тебя мне сейчас. Деревенские мужики идут лес жечь. Если я их не запутаю, они, чего доброго, до самого Мироствола дойдут и его подпалят.

— Я тебе помогу.

— Ты уже помог, когда Черную книгу стащил.

— Да не брал я ее!

— Упырю сказки сказывай.

Вурдалак разозлился и прыгнул. Его зубы щелкнули у крючковатого носа лешего. Вблизи тот оказался не таким высоким, как выглядел издали — всего на голову выше обычного человека.

— Ага, вот ты и попался! — возликовал Горихвост. — Лапти-то на тебе совсем новенькие, из свежего лыка. А куда старые дел? Покажи-ка их. Живо!

— Сначала поймай меня! — проскрипел леший и с неожиданным проворством отступил в чащу.

Горихвост бросился за ним. Поначалу ему чудилось, что догнать неуклюжего дикаря, продирающегося сквозь подлесок — плевое дело. Однако как вурдалак ни стремился вперед, как ни обдирал шкуру о густые кусты — леший ближе не становился.

Распут двигался не спеша, перешагивая через овраги и бережно раздвигая заросли. Но при всей его внешней неспешности угнаться за ним оказалось никак невозможно.

— Что за наважденье? — высунув язык из пасти, остановился Горихвост.

Он едва успевал отдышаться. Леший оглянулся и хитренько подмигнул ему. Вурдалак зарычал, вскочил с места и резко скакнул, и снова не смог достать даже до пятки лесного хозяина.

Аццкое пекло! Хитришь? Ничего. Я тоже хитрить умею. У лешего все шиворот-навыворот и задом наперед. И вонючее свое рубище он носит на левую сторону. Вот и выходит, что у него одна сторона, а у меня — другая, оттого мы и не встретимся.

Горихвост скинул с плеч волчью длаку и принял людской вид. В человеческом облике продираться сквозь чащу оказалось совсем неудобно. Да ему и не этого было надо. Сбросив с себя тертый кафтан, он ловко вывернул его наизнанку и одел исподней стороной вверх. Правый сапог обул на левую ногу, а левый — на правую. Пояс рубахи завернул пряжкой за спину. Мир вокруг преобразился. Кусты перестали цеплять и запутывать, а деревья — хлестать ветвями. В три шага он добрался до лешего, ухватил за рубище и резко дернул назад:

— Нет, ты во всем мне сознаешься, или я тебя в щепку сотру!

— Ох, и настырная же ты псина! — глухо ухнул чащобник.

— За псину ты еще поплатишься! — пообещал вурдалак. — А пока отвечай: твой это лапоть?

И он вынул из-за пазухи улику, подобранную на поляне. Леший расхохотался:

— Ты дурной или поганок нанюхался? На размер взгляни. Сам попробуй, нацепи эту мелочь на мою ступню.

И он вытянул кряжистую ногу, похожую на толстый древесный корень. В самом деле: его кривая подошва была раза в три шире, чем лапоть из ларца. Плетенки лешего не только размером, но и видом не походили на ту, что держал Горихвост.

— Но ведь кроме тебя, в лаптях никто больше не ходит, — опешил вурдалак.

— Мужики ходят в деревне, — возразил Распут.