Через вселенную - [96]

А потом вспоминаю глаза Эми, когда она была под наркотиком.

Стул летит к насосу, ударяется о металл и отскакивает на пол. Насос продолжает свое «жжж, бам, жжж».

— Ты что творишь? — визжит Старейшина, — Ты свихнулся! Точно как Старший до тебя!

— Ты сам что творишь? — ору я в ответ. — Это ведь фидус, да? Доброе утро, «Годспид»! Готовишься еще один день манипулировать людьми и их мыслями?

— ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ БЫТЬ СТАРЕЙШИНОЙ! — вопит он. Седые пряди яростно разлетаются за спиной — из нас двоих как раз он выглядит сумасшедшим. — Если ты на это не способен, то не сможешь управлять кораблем! Ты слишком слаб, чтобы стать лидером! Ты никогда не будешь достоин!

В три шага я подхожу к Старейшине и бью его кулаком в лицо. Выпустив из рук ведро, он падает на землю. Из носа хлещет кровь, тонкая кожа на щеке рассечена. Наклонившись, я хватаю его за рубашку и рывком поднимаю обратно на ноги. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, и я снова бью, одной рукой по-прежнему держа его за воротник, не давая упасть.

— Я не слаб, — мой голос дрожит, но не от страха, а от рвущейся наружу ярости. — Мне хватает силы понять, что фидус — это зло, а твоя страсть подавлять людей — просто-напросто слабость. Если бы ты вправду был силен, то не сваливал бы грязную работу на наркотик.

Только умолкнув, я осознаю, что мой голос был единственным звуком в комнате.

— Что ты наделала? — кричит Старейшина, обернувшись к Эми.

Поднимаю взгляд. Пока я орал на Старейшину, Эми прокралась к насосу, нашла на нем крошечную дверцу, открыла ее и попросту оборвала все провода.

— Сработало, — улыбается она, показывая мне зажатый в ладони разноцветный пучок.

73 Эми

Наверное, я бы даже пожалела Старейшину из-за сломанного носа и окровавленных губ, если бы он не был злобным двинутым тираном. К тому же, учитывая, что он с самого начала хотел меня убить — а сейчас и вовсе приказал Доку отвести меня на четвертый этаж — ну, скажем так, не очень я сочувствую старому уроду.

Доктор кладет Старшему руку на плечо.

— Старший, мы не сможем без фидуса. Без контроля, который он нам дает, нам не управиться с кораблем.

Старший почти с ним соглашается — я вижу по его глазам.

— Неправда. — Нужно, чтобы Старший посмотрел на меня, вспомнил, что наркотик сделал со мной тогда. — Да, без него будет труднее. Конечно, всем нам легче будет жить, не видя неба, если мы накачаемся до бессознательного состояния. Но это не жизнь, не настоящая жизнь. Среди горя, — встречаюсь взглядом со Старшим, и мы оба понимаем: я говорю о Харли, — есть и радость. Одно неотделимо от другого.

Старший отступает прочь от Дока со Старейшиной, ближе ко мне.

— Я не могу быть таким, как ты хочешь. Я никогда, никогда не стану таким лидером. И именно поэтому — я буду лучше.

— Давай, — Старейшина оборачивается к Доку.

— Что? — спрашиваю я.

Док смотрит на Старейшину, не слушая меня.

— Сделаем другого. Введем другие репликаторы ДНК. Избавимся от этого и сделаем нового.

— Что? — с округлившимися глазами спрашивает Старший, словно боясь того, о чем подумал.

Старейшина оборачивается к нему.

— Чертов идиот. Не верится, что у нас общая ДНК!

— В каком смысле? — голос Старшего дрожит. — Ты… мой отец?

— Вон, там! — указывает Старейшина. У дальней стены стоит стол со шприцами, а рядом — большой цилиндр с золотисто-желтой жидкостью, полной крошечных эмбрионов.

— Что… моей матери ввели твою ДНК?

— Да не было у тебя матери! — рычит Старейшина. — Мы — один человек! Старейшин клонируют — у нас общая ДНК, все общее. Шестнадцать лет назад я просто вынул тебя вон оттуда и запихнул в пробирку.

— Мы — не один человек! — с отвращением выплевывает Старший.

Но мне ясно, что Старший имел в виду, говоря, что он — не тот же человек.

— Вот почему у нас одинаковый доступ, вот почему биометрический сканер везде меня пускает, — бормочет Старший. Мне вспоминается любезный женский голос компьютера: «Доступ разрешен, степень — Старшая». Компьютер не различает Старшего и Старейшину, потому что между ними и нет никакой разницы.

— Мне все равно, — громче продолжает Старший, глядя Старейшине в глаза. — Все равно, что мы одинаковые. Я — не ты, и твои решения мне не подходят. Плевать мне на твои уроки и на твои правила тоже. Мне надоело тебя слушаться!

Слышу за спиной мягкие шаги. Все так заняты спором между Старшим и Старейшиной, что никто не замечает, как к нам тихо подходит человек со шрамами на шее. Орион тянется за ведром фидуса, которое Старейшина выронил, когда Старший дал ему в нос. Это движение привлекает внимание Дока, потом Старшего, а потом — Старейшины, у которого глаза из орбит вылезают от изумления.

— Он здесь, — шепчет он так тихо, что я едва разбираю слова. Мгновение он смотрит на доктора, а потом снова вперяет взгляд в стоящего перед ним человека. — Ты клялся, что он умер.

— И я умер, Старейшина, — говорит тот, поднимая ведро. — Тот Старший мертв, он исчез. Я уже не Старший. Теперь я — Орион. Охотник.

Старейшина открывает рот, собираясь кричать, орать, бушевать, но Орион утихомиривает его, перевернув ему на голову ведро с фидусом.

— Назад! Не касайтесь! — кричит доктор, глядя, как густая жижа стекает по Старейшине. Орион с улыбкой отступает. Старший, кажется, порывается помочь Старейшине, но останавливает себя.