Через вселенную - [93]

И вдруг, вычеркнув свое имя, я вижу перед собой ответ так ясно, словно он написан у меня перед глазами разноцветными красками.

Военные.

Каждая жертва, даже та женщина, что осталась в живых, — все работали на вооруженные силы. Тактический специалист, наступательные операции, биологическое оружие. Они нужны были, потому что умели убивать — и именно их убили.

Но почему я? Почему отключили меня? Я-то тут ни при чем.

Старший сказал: «Может, тебя не собирались отключать; может, это вышло случайно, по ошибке».

По ошибке…

Может, убийца хотел отключить кого-то другого…

Военного.

Например, папу.

Вскочив на ноги, я бросаюсь к двери, сердце глухо колотится о ребра. Если собирались убить папу, а не меня, все становится на свои места. Убийца охотится за людьми с военным прошлым.

Дверь открывается, и я на ходу врезаюсь в Ориона.

Бормочу какие-то извинения и пытаюсь обойти его, чтобы бежать на криоуровень и рассказать Старшему все, до чего я дошла, но Орион вдруг хватает меня за запястье и зажимает, словно в тисках.

— Отпусти, — говорю я. Он схватился за то же место, за которое меня держал тот фермер, пока не появился Харли, и пальцы его давят на те же синяки.

— Это Харли нарисовал, — мягко произносит Орион. Я перестаю брыкаться, заметив у него в руке закрытый муслином холст. — Он попросил у меня моток проводов, а потом сказал, чтобы я передал это тебе.

— Что это? — с любопытством спрашиваю я.

— Картина. Для тебя.

Орион отпускает мою руку и сует мне холст. Я опускаю взгляд, а Орион тем временем растворяется в тени коридора.

Вернувшись обратно в комнату, я ставлю картину на стол и снимаю муслин, который немного прилипает к еще не совсем высохшей краске. Я никогда в жизни не видела картины прекраснее. Это автопортрет: посреди холста в воздухе висит Харли, вокруг него — звезды, лицо поднято к небу в радостном восторге, руки раскинуты так широко, словно он хочет меня обнять. Рядом с его лодыжками среди звезд плавает крошечная золотая рыбка.

Дрожащими пальцами я касаюсь нарисованного Харли, но тут же отдергиваю их: краска еще не высохла. Лицо его светится — только однажды я видела на нем это выражение — когда он говорил о Кейли.

В глубине, под слоями краски, прячется то, что Харли хотел сказать мне этой картиной.

Так он со мной попрощался.

Поэтому, когда через мгновение ко мне в комнату врывается Старший и кричит, что Харли покончил с собой, я совсем не удивляюсь.

70 Старший

За слезами Эми что-то прячется. Она молча кивает, словно ей давно все известно. Ее печаль не изливается рыданиями, как вчера вечером. Отступив, она пропускает меня в комнату.

И тут я вижу.

— Харли, — Выдыхаю я. Руки начинают дрожать.

— Ее Орион принес, — объясняет Эми. — Харли… Наверное, заранее нарисовал…

Эми никогда не узнает, насколько на самом деле реалистична эта картина. Когда его утянуло наружу, волосы чуть сильнее прижало от резкого движения, и удивления на лице было больше — и, да, боль тоже была — но в короткое мгновение перед тем, как шлюз закрылся, корабль двинулся дальше, а самого его поглотил космос, на лице его было точно вот это самое выражение, эта радость.

— Возьми ее себе. Вы были намного ближе. Не знаю, почему он вообще подарил ее мне, а не тебе.

Замечаю рыбку у ног нарисованного Харли.

Эми всегда думала, что Харли называл ее рыбкой, потому что ее красно-оранжевые волосы гармонировали с цветами золотой рыбки, которую он писал, когда познакомился с ней. Но он так и не рассказал ей, почему вообще писал золотых рыбок, почему в его комнате живого места не было от их изображений. Просто потому, что Кейли их больше всего любила.

— Он хотел, чтобы она была у тебя, — отвечаю я. — Ты напоминала ему об одном человеке.

Мгновение мы молча впитываем в себя картину и то, что сделал Харли, то, как он нас оставил. Он по-прежнему в одиночестве, стоит и смотрит на нас, улетая.

— Я поняла, — говорит вдруг Эми, указывая на стену и вытаскивая меня из воспоминаний. — Связь между ними. Те, у кого военное прошлое, — их и убивали.

Я рассматриваю списки.

— Мой отец — тоже военный. Что, если Убийца вытащил меня вместо него случайно? — ее голос дрожит, и я спрашиваю себя почему: то ли из-за страха за отца, то ли из-за смерти Харли, а может, виновато и то, и другое.

— Я проснулся сегодня, а несколько десятков криокамер отмечены крестами. Сначала я подумал, что это Харли… но, видимо, это убийца помечал своих жертв…

— На папиной двери была метка? — Эми роняет блокнот.

— Я… не помню. — Я не о двери беспокоился, а о Харли.

— Надо проверить! — Эми направляется к двери.

Я отстаю на мгновение, чтобы захватить со стола пленку. Пока мы мчимся по коридору, я регистрируюсь в системе.

— Доступ разрешен, степень — Старшая, — щебечет компьютер под шелест открывающихся дверей лифта. По пути наверх я открываю на пленке карту вай-комов.

— Что делаешь? — спрашивает Эми, неотрывно глядя на цифры над входом.

Оттягиваю отметку времени назад и смотрю по точкам, кто, где и когда был.

Вчера вечером на карте появилась точка Харли — и с тех пор мягко мерцала у двери шлюза, периодически двигаясь по коридору и обходя криоуровень. На всем уровне больше ни души — до тех пор, пока не появляюсь я. Вот он я, и я бегу, потом останавливаюсь. Моя мерцающая точка сливается с точкой Харли, и у меня перед глазами возникает наша ссора — наша последняя ссора.