Через все испытания - [23]

— К Белецким? Как-то встретила возле исполкома Антона Ефимовича. Ждут тебя там очень. Люся в аспирантуре, обещала я зайти к ним, да не собралась. Будешь у них — извинись… А может, сынок, сегодня никуда не пойдешь? Отдохни с дороги.

Миша согласился.

Разговоры не затихали до глубокой ночи. Рассказала мать и о том, как похоронила Ваню, проводила на дальневосточные рыбные промыслы Сашу.

— Хорошо, хоть Варя со мной, — улыбнулась дочери. — Замечательный муж у нее. Жаль, не встретишь. Ушел их сухогруз за границу. Месяца на три.

На следующий день Миша отправился к Белецким. Выйдя из трамвая, осмотрелся и увидел… Люсю. «Она ехала вместе со мной», — подумал он и, перебежав улицу, размашисто пошел за удалявшейся девушкой. Поравнявшись с ней, замедлил шаг. Она, почувствовав на себе взгляд, повернулась.

— Миша! — задыхаясь от счастья, прижалась к нему, стала целовать в щеки, глаза. — Мишенька! Почему не сообщил, что едешь? А я с работы, дежурила. — Подхватив Мишу под руку, не переставая радоваться встрече, повела его к дому.

— Мамочка! Смотри, кто к нам! — закричала Люся, когда Серафима Филатовна открыла дверь.

— Мишенька! — воскликнула она. — Какой же ты большой мальчик!

В прихожей появился Антон Ефимович.

— Какой молодец! Я всегда говорил, что из этого парня человек выйдет настоящий.

— Проходите в гостиную скорее, — пригласила Люся. — Папа, ты задушишь Мишу в объятиях.

Угощения, расспросы, воспоминания затянулись за полночь, а когда Миша поднялся, чтобы распрощаться, Белецкие запротестовали.

— Не хочу и слушать. Что ты надумал? — послышался грозный бас Антона Ефимовича.

— Нет уж, Мишенька. Не позволим, — поддержала Серафима Филатовна. — Ты нас обидишь. Да и куда в глухую ночь?

Люся, прижавшись к дверному косяку, насупила брови.

А когда Горновой шагнул к двери, показала большой ключ:

— Вот видишь? Пути перекрыты, не отпустим. Десять лет не виделись, и бежать? Не выйдет. Ты ведь и наш. Понял?

— Понял. — Широко улыбаясь, Миша поднял руки. — Сдаюсь.

Когда погасили свет, в доме наступила тишина. Но никто не спал. Лежа под мягким легким одеялом, Миша прислушивался к каждому шороху за стенкой. Там Люся — его радость и счастье. Сердце билось учащенно, замирало от восторга. Такое чувство он испытывал впервые.

А Люся думала о нем. Именно таким и представляла его в своих девичьих мечтах: сильным, верным.

После завтрака они отправились к морю.

— Как хорошо здесь, Миша, правда? — спросила Люся, спускаясь по крутому склону.

— Неповторимо. Родился я на лимане, в детстве он был для меня морем. Искупаться бы, да холодно.

— Приезжай в следующем году летом. Вот тогда…

— А я был уверен, что в следующем году приедем вместе.

— Ты приехал за мной? Мишенька! Да с тобой хоть на край света. Но как с аспирантурой?

— А что, если перерыв сделать? Я не могу без тебя, — очень серьезно произнес Миша.

— Лучше бы, конечно, перевестись. Поговорю на кафедре, может, что и получится.

— А если нет, то, значит, еще два года?

— Видно, так, — помедлив, ответила Люся.

— Поедем. Брось все. Потом разберемся. Мы будем вместе. Ведь это счастье.

— Мишенька! Надо подумать. — Прижимаясь к любимому, Люся с волнением думала о том, как ей быть, а сердце выстукивало: «Миша», «институт», «аспирантура».

Поблекшее солнце, плеснув на прощание слабыми лучами, скрылось за хмурыми облаками. С моря потянулись последние чайки.

— Похолодало. — Люся, поеживаясь, крепче прижалась к плечу Михаила. — Пойдем. Родители будут волноваться. Не могут привыкнуть, что я давно взрослая.

В трамвае было пусто, гулял сквозняк.

— Озябла? — спросил Горновой, прижимая Люсю к себе. — Вот так бы всю жизнь, не расставаясь.

— Так и будет, Мишенька. А теперь тебе надо поехать домой. Наверно, уже розыск объявили. — Люся озорно улыбнулась. — И никаких возражений.

— Подчиняюсь, но завтра приду чуть свет.

Он и в самом деле с утра уже был у Белецких.

— Пока Серафима Филатовна готовит завтрак, пойдем ко мне, покажу кое-что, — пригласил Антон Ефимович, направляясь в кабинет.

Миша охотно согласился.

— Вот мое богатство. С ним не расстаюсь ни при каких обстоятельствах, — повел старик взглядом по стеллажам.

— Да тут несколько тысяч томов!

— Дело не только в количестве. Здесь редчайшие произведения. Вот например, «Притчи Эссоповы на латинском и русском языке». Напечатаны в Амстердаме собственным типографом Петра Первого Иоганном Тессингом в тысяча семисотом году.

— А вот еще один шедевр: «Путешествие изъ Петербурга въ Москву», — прочитал Миша на титульном листе. Ниже пробежал славянский текст: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».

— Прижизненное издание Радищева, — пояснил Антон Ефимович. — Вышло в свет в мае тысяча семьсот девяностого года в количестве шестисот пятидесяти экземпляров. Интересно, что типография была в доме самого писателя, а издание происходило «по-семейному». Набирал таможенный надсмотрщик Богомолов, тискали крепостные, корректуру держал сам автор. Молва о книге загудела набатом, едва первые экземпляры попали к читателям. Так смело и дерзко восстать против рабства, против крепостничества и самодержавия, как это сделал Радищев, до него никто не посмел даже в мыслях. Судьба Радищева известна. Ладно, потом еще пороемся в книгах, а сейчас потолкуем о наших делах.