Через Урянхай и Монголию - [62]

Командующий бригады полковник О. напрасно издавал суровые приказы, солдаты утратили повиновение. В это время, чтобы предупредить грабежи и разбои, совещание военного совета установило наказание смертью. Когда, спустя несколько дней в Котуря-хурэ, ламы сообщили о новом грабеже, было назначено следствие, и после выявления виновных полевой суд приговорил их к смерти. В присутствии собранного войска, преступники должны были отдать похищенные в хурэ предметы ламам и, после срывания погонов, были расстреляны. Вышеупомянутый приговор удовлетворил лам, среди солдат же воскресил прежнюю дисциплину. Поэтому снова, как и прежде, монголы поставляли коней, мясо и молоко.

XXXIII. НА ВОСТОК!

Двигаясь в юго-восточном направлении, мы делали ежедневно по семьдесят вёрст. Не советовали нам заходить в Дзаин-шаби, потому что там были сконцентрированные значительные большевистские силы, которые разбили первую бригаду. Наконец, оказались мы на Орхоне и эту реку, благодаря хорошему броду, перешли счастливо. После двухнедельного похода на подводе, я смог снова сесть на коня. Ко мне начало возвращаться здоровье и, хотя я ещё не имел силы управлять полудиким жеребцом, держался в седле значительно лучше. Когда степной ветер выгнал из меня остатки болезни, доктор Рябухин не мог надивиться, каким чудом в подобных условиях человек смог выздороветь без лекарств. Тогда, шутя, выразил я ему своё предположение, что своим здоровьем я обязан талисману, полученному от Богдо-гегена. После переправы на Орхоне условия нашего путешествия значительно ухудшились, вследствие сильной большевистской агитации в Урге.

О ситуации в этом городе мы узнали от чахаров, беглецов из тюрем «чрезвычайки», которых мы встретили около озера Шетукум. В Урге было объявлено военное положение, никому нельзя было приезжать или уезжать из города. Ночью проносились по городу усиленные патрули, а на его окраинах стояла артиллерия и пулемёты. Склады и магазины были закрыты, товары вывезены в Маймачен около Кяхты. По мере захвата Монголии, любезные сначала большевики, становились всё более жестокими.

И здесь, как и в других местностях, «красные» применяли свою обычную тактику, объявляя всем, кто служил в дивизии генерала Унгерна, амнистию, при условии регистрации в Урге. Наивных, которые поверили лживым обещаниям, помещали в тюрьмы, а затем вывозили в Россию и там расстреливали.

Урга значительно изменила свой внешний вид. Большевики скрытно среди тёмной ночи вывозили добычу автомобилями. Большевики учредили коммунистические школы и «цивилизовали» лам, внедряя среди них неизвестный до сих пор обычай «брать взятки». А золото на пропаганду предоставляли путём ограбления церквей и костёлов в России. За уничтожение нашей бригады большевики назначили высокие награды в серебре и золоте. Все дороги, ведущие из Урги на юг, находились под наблюдением летучих отрядов, монголам же угрожали местью в случае помощи «белым».

Наступили тяжёлые времена. Продукты и коней мы добывали силой. В опасении предательства мы отказались от проводников, пользуясь только картой и компасом. Учитывая наличие пресной воды в колодцах, избрали мы тракт из Калгана в Кобдо. Там, между озером Шетукум и первым Ургинским трактом, сбежал от нас ночью дивизион бурят. Потеря была невелика, если бы не исчезновение отличных гобийских коней, которых дивизион забрал с собой. С тех пор, несмотря на наказания и уговоры, случаи побегов происходили всё чаще. Бригада таяла так быстро, что в Дуганты насчитывала едва ли девятьсот человек. Очевидно, что условия становились всё более трудными: по причине отсутствия муки мы ели только мясо, а воду часто заменяла свежая кровь коней и верблюдов. Встречаемые озёра были солёными и не могли утолить всеобщей жажды, поэтому кони падали массово. Чтобы пополнять наши стада, хватали мы в пути пасущиеся табуны. Этих диких лошадей объезжали наездники нашей бригады, не хуже монголов и киргизов; хуже было, однако, с тягловыми лошадьми, так как непривычные степные животные рвали упряжь и уносились в степь. Тогда мы начали использовать в упряжке верблюдов, которые оказались гораздо более практичными, так как они стойко переносили нехватку кормов и жажду. За вторым Ургинским трактом забрались мы в песчаную и безводную местность. Восемь дней мы не видели человеческого жилья. Клубы вихря бросали в лицо сыпучую пыль, перемешанный с гравием песок, оставляя мучительные и болезненные ранки. Кони покрывались гноящимися нарывами, а люди теряли силы из-за переутомления и жажды. Нашу дорогу мы метили трупами животных и могилами товарищей, смерть прореживала некогда весёлую и любящую петь бригаду. Исхудалые лица, лихорадочные глаза, шатающиеся кони, уподобляли нас, остатки дивизии Унгерна, кошмарным приведениям. Кровь коней увеличивала жажду. В желудках не более чем десяти верблюдов находилось ничтожное количество воды. Наконец, на восьмой или девятый день похода, начала показываться трава, и стадо коз пробежало в степи. Надежда вошла в людей, кони начали жадно щипать траву и стригли ушами, раздувая ноздри. Мы пустили их свободно, чтобы собственным инстинктом они отыскали воду. Вначале они шли, едва ступая, потом галопом, и вскоре мы оказались у широкого пруда с пресной водой. Только тот, кто прошёл муки жажды, знает, какой роскошью является… возможность её утолить. Одни бросались ничком на землю, другие погружались в него с головой, некоторые черпали воду ладонями. Несмотря на холодную погоду, находились даже любители зимнего купания. Кони пили долго, бродя в траве и воде и издавая тихое ржание, только верблюды слегка и флегматично погружали свои морды в воду, не выдавая чрезмерного удовлетворения.