Через тернии к свету - [14]

Как увидел Андрей озеро, так и обомлел от красоты такой невиданной. Захотелось ему испить водицы чистой, отдохнуть малость с дороги дальней. Подошел он к берегу, опустился на колени, зачерпнул ладонями горсть и стал пить.

А тут Лихо Одноглазое с Лешим начали гнать в его сторону ветер с маковым сонным духом. Непростые-то были маки. Одурманить да усыпить навеки могли колдовские цветы.

Не успел Андрей допить воду с ладоней, как стало его клонить в сон. Да так скоро, так настойчиво, что рухнул он, словно мертвый, прямо в озеро лицом и уснул. Так бы и отдал Богу душу, да только услышал он вдруг голос девичий, нежный.

— Жить хочешь, ложечник?

— Хочу, — кивнул головой Андрей.

— А что взамен дашь?

— Все, что попросишь, то и дам.

— Дети мои озорные уже много дней не спят, все пляшут на полянке, и ни отдыху мне, ни минутки соснуть спокойно нет. Расскажешь им сказку, какую бы они не знали — отпущу.

— Хорошо, — прошептал Андрей, и тут же почувствовал, как нечто тянет его за волосы назад.

Очнулся он на берегу, вдохнул полной грудью и вскочил на ноги. Обернулся, чтобы посмотреть на свою спасительницу и увидел…

Что он увидел, мы скромно промолчим. Как глаза выпятил, будто угорь в кипяток угодивший, тоже не скажем. А сидела перед ним Кикимора Болотная, чудище безобразное, и улыбалась поганым ртом.

— Ну что, — спросила она, — Расскажешь теперь сказку?

— Расскажу, — вздохнул Андрей, — А где твои детки?

Тут Кикимора хлопнула в ладоши, и на берег выскочила гурьба детишек — мал-мала меньше, и как давай плясать да смеяться, будто юродивые, через голову перекидаться, песни петь. Совсем как человеческие. Да и лица у них были, как у простых детей, только зеленые, а в волосах водоросли.

— Послушай, Кикимора, — шепотом спросил Андрей, — А почему твои дети так на людей похожи?

— Да они и есть люди. Только утопшие. Я их по всему краю по колодцам да рекам собираю, и присматриваю, пока восемнадцать годочков не стукнет.

— А что потом?

— А после их к Водяному веду, он им ноги в рыбьи хвосты превращает. А ты думал, откуда русалки берутся?

— Понятно, — невесело усмехнулся Андрей, — Стало быть, настоящие дети, человечьи. Ну что ж, найдем и для них сказку.

Кликнула Кикимора детей, чтоб сбежались на полянку и сели в кружочек, Андрей посредине на камешек взобрался, чтоб всех видеть, а Кикимора рядышком прикорнула. Стал Андрей детишкам сказки рассказывать, видит — шепчутся, не слушают, хихикают между собой. Тогда достал из-за пояса ложки и начал песни петь про богатырей русских — Никиту Кожемяку, Финиста Ясного Сокола, Добрыню Никитича да Святогора великана. Песни поет, ложками постукивает и видит, что детишки потихоньку засыпать стали. Кикимора Болотная тоже глаза закрыла, похрапывает.

Андрей помешкал немного, поиграл ложками, а затем стал собираться домой. Осторожно, чтоб не разбудить никого, перебрался через спящих детишек и зашагал к чаще лесной. Тут его кто-то поймал за руку. Вздрогнул Андрей, застыл на месте и услышал тонкий голос Кикиморы:

— Спасибо тебе, Андрюшенька. Хоть часочек дал мне подремать. За это я тебя из лесу выведу, чтоб Лихо Одноглазое не извело по дороге.

И повела его Кикимора через лес к чистому полю, к родной земле. А как вышли они на окраину леса, замерло чудище болотное, словно вкопанное и проговорило глухо, будто из-под земли.

— Иди, Андрей-ложечник, подобру-поздорову. Домой не скоро возвращайся, по свету белому прогуляйся. Три года воды не касайся, в ручье не умывайся, в колодец не заглядывай. А иначе вспомнит про тебя Лихо Одноглазое, да Водяному доложит, что отпустила я тебя без дани ему, царю речному да озерному, выплаченной.

Поклонился Андрей Кикиморе Болотной в ноги, поблагодарил и ушел на все четыре стороны.

Долго бродил он по русской земле, собирал сказки, былины, обучался ремеслам разным. Ложки его все краше становились, все искуснее и звонче. И слава о нем не по пятам, а впереди соколом летела. Люди со всех деревень собирались, чтоб ложки его купить.

Минул год-другой, и напала на Андрея тоска по родной стороне, по отцу-матушке, собрался он и повернул домой. Целую весну добирался он до Новгорода, а как пришел, так в деревне его никто не узнал: все думали, что пропал он, сгинул навеки. А тут идет мужик — волосы немытые по плечам развеваются, лицо от пыли серое, платье с виду богатое, но изрядно поношенное.

Даже отец с матерью — и то не сразу признали, все глядели, будто на чужого. Андрей сначала опечалился, а потом вскочил резво, достал ложки и как зашелся в песне — тут его и вспомнили, обрадовались, стали обнимать, целовать да приговаривать:

— Где же тебя носило, сынок?

— По белому свету ходил, мудрости у людей учился, — отвечал Андрей.

— Ну, и многому выучился?

— Коли б мудрость камнями была, к земле сырой придавило бы.

А деревенские только посмеивались, глядя на заросшего и неумытого ложечника: не верили, что толку от него прибавилось. Как был пустозвон, так им и остался.

Денек-другой погостил Андрей у отца-матушки, побродил по знакомым лесам да полям, и решил: что время терять? Отрада-то до сих пор не замужем. Авось на этот раз Елисей смилостивится.