Через сердце - [36]

Двое суток опять лесами правили. А дорога все в гору да под гору. Ноги то в болотине вязнут, а в гору идти — назад катятся по сухому игольнику да ломкому брусничнику.

Тяжелая выпала путина. Оно бы и ничего, ежели бы клади поменьше. А то патронов по сту, да круглые гранаты — по пятку на брата, да еды всякой на неделю.

Легче всех на ногу оказался старый Зимуй — «у нас эдак по грузди ходят». За ним равнялся маленький комиссар, — шея вперед вытянута, и жилы на ней напряглись — лямки давят. А не отстает. Дальше гусиным ровным шагом шел белоусый пунинский знакомец. А напоследях тихоходом буксовал Исайка Мягкий, идет — пыхтит, красный и сердитый, ноги у него как чурки.

По дороге больше молчали. Сказал комиссар, что враг с любой стороны выскочить может: «В глубокий тыл идем, потише надо».

На первом привале решился спросить Зимуй комиссара, с какого он будет места, и живы ли где родители у него, или, может, есть где детки посеяны?

Усмехнулся комиссар, переглянулся с усачом.

— Забыл, брат, я родителей, а деток совсем не имею.

Удивился этому Зимуй: как же так человек может забыть родителей?

— Даже фамилию свою настоящую не сразу вспомню, — усмехнулся опять комиссар. — Жизнь-то по ссылкам прошла. А больше и не спрашивай.

И уставил Исайка любопытные гляделки на маленького комиссара:

— Вон что! Так ты, выходит, Пунин — не Пунин, а не знай кто!

И еще сказал комиссар, что усача зовут Брониславом, что служил он раньше на железной дороге, а имя у него оттого трудное, что не русский — поляк. И опять подивился про себя Зимуй: каких только людей не встретишь на свете! Ведь вот и не русский и волосом сед, а эдакую даль от родного места ушел, — какой ему прибыток ставить голову на чужой стороне? Видно, заела беда какая.

Так на этом и знакомство все кончилось. Шли опять дальше. Правили все по комиссаровой зеленой карте. И к вечеру на другой день вышли к реке на высокий берег.

Горела река под вечерним огнем, чуть отсвечивала стылым под кручей. Холодок тянул под берегом косые серые зыби. На дальнем луговом берегу посвистывали травнички. Тихо было.

— Пришли! — сказал комиссар.

Скинули все мешки и прилегли отдохнуть на высокой круче. Смотрели, слушали.

Достал опять Пунин зеленую карту, долго водил пальцем, объяснял военную задачу:

— Вот эта синяя жила — Двина. А это — по зеленому вьет жилочка — то наша река. Вот тут мы и лежим. Задача наша такая: запереть реку и никого снизу не пропускать. Зачем это нужно? А затем, что сверху наша колонна лесом идет — вот здесь. И вся штука в том, кто раньше поспеет вот сюда, — наши или белые. Понятно ли?

Все было понятно.

— Дело тут, значит, ясно: кто снизу — тот белогвардеец, кто на низ — тот к белогвардейцам. И тем и другим мы загородим дорогу. Все. Теперь пойдем выбирать позицию.

VII

Позицию выбрали — нельзя лучше.

Круча стояла высоким отвесным лбом над рекой. Понизу — четкие пласты зеленой глины, сочится из нее ржавая темная вода. Выше — желтый крепкий песочник, весь источен черными ходами ласточьих гнезд. А на нем старый вековечный бор. Выбирай любую елку — далеко вокруг видать на обе стороны.

Вот и заперли реку. Две ели-вековуши стоят над обрывом — устроили на них караульную вышку. В лохматой гущине глазом не найдешь.

С утра засели там Зимуй и тот белоусый поляк. Сидели рядом, только руку протянуть.

Было им любо качаться на высоте. Глянешь вниз — и щекотно подкатывает к сердцу жуть. Лентой далеко загнула река — мелкая по заречью, перекаты везде желтеют. А самая глубь — тут под кручей. И лес, боровая чаща, далеко уходит синими верхами. По другому бережку, низовому, виснут над водой осинки да рябинки, красные с ночных холодов.

А сегодня пригрело по-летнему солнышко. Благовонной смолкой раздышались старые ели. И на песчаных косах истомно машут крыльями чайки.

Ветер доносит издали чуть приметно дымком — там за болотцем у шалаша варит Исайка кашу-воденяшу. Комиссар там спит на припеке, первую ночь сам в карауле выстоял.

Посмотрит Зимуй на соседа и усмехнется в бороду. Целит все поляк свою винтовку — далеко вытянул ее по мохнатому суку, берет на мушку дальних чаек. Глаз голубой прищурил, будто закрыл совсем, и губу оттянул, только пышный ус подрагивает. И молчит поляк, про себя что-то думает.

А мир — велика пустыня, будто только двое их и жителей. И хорошо им качаться в светлых зеленых лохмах — вправо-влево.

Выплыл тут из-за леса рыжий орел — канюк. Раскинул в небе широкие крылья, кругами парил над заречьем. Острая голова уставлена вниз — высматривал в прибрежных кустах молодых глупых чайчонышей. Все ниже вел свои круги, чуть вздрагивая широким крылом на поворотах.

И очнулись от дремоты чайки на песчаных косах, махали крыльями и тревожно стонали. Плачевные их голоса жалко разносились над рекой.

Орел кружил все ниже. Пыльно-серыми казались его крылья, освещенные сверху солнцем. И вдруг, как схваченные ветром, всплеснули крыльями чайки и понеслись навстречу. С разлету падали на орла, а он легко увертывался и кружил снова — сильный и равнодушный.

Только один раз рассердился канюк, взмыл повыше, настиг чаек и крепко ударил одну клювом — только перышки поплыли по ветру. И прянули испуганные чайки книзу, а одна из них, торопливо махая подбитым крылом, падала в прибрежные кусты.