Через сердце - [2]

— Землей завалило, голова шибко болит, пришел мало-мало отдохнуть.

«Не дезертир ли?» — подозрительно оглядел его Мариша.

— Слышь, — оживился солдат, — баб туда пригнали цельную роту, ей-бо! Ударницы! Мало-мало прижали их тут наши в ходах: вам, мол, барышни, все одно помирать, как вы есть батальон смерти, так хошь побалуйте солдатиков.

Солдат усмехнулся спекшимися губами.

«Наверное, дезертир, — соображал Мариша, — ишь как смакует! «Мало-мало»… И слова-то у него дезертирские».

— Как на позициях? — строго спросил Мариша.

— А как? — деловито стал обуваться солдат. — Одни говорят наступать, а другие — не наступать. Не разбери-поймешь. Я так полагаю, что дело теперь туда пойдет.

И махнул рукой вверх по ручью, в лесную чащу. Закинул ружье и медленно, разбитой походкой побрел туда сам — в сторону, противоположную от фронта.

«Дезертир, ясно», — проводил его глазами Мариша.

Продираясь обратно в зарослях ольховника, он спугнул другого солдата. Подозрительно оглядели они друг друга, и солдат зашагал прочь, лениво обмахиваясь зеленой веткой.

На суку Мариша заметил трепыхающуюся бумажку. Было выведено на бумажке каракулями:

«Братья! Офицера хочут делать наступление. Не нужно ходить, нет тех прав, что раньше было. Они изменники, наши враги внутренние, они хотят опять, чтобы было все по старому закону. Вы хорошо знаете, что каждому генералу скостили жалованье, вот они и хочут сгубить нас: мы только выйдем до проволочных заграждений, нас тут и побьют. Нам все равно не прорвать фронт, нас тут всех сгубят. Я разведчик, хорошо знаю, что у немца наставлено в десять рядов рогаток и наплетено заграждение и через пятнадцать шагов пулемет от пулемета. Нам нечего наступать, пользы не будет: если пойдем, то перебьют, а потом некому будет держать фронт. Передавайте, братья, и пишите сами это немедленно. С почтением писал темный лес».

Мариша скомкал бумажку и сунул в карман.

— Ишь ты какой! — посмотрел он вслед уходившему солдату.

На заставу Мариша вернулся тревожный.

— Дезертиры бегут в лесу, — сказал он, завидев в окопчике взводного.

Тот не двинулся. Подойдя ближе, Мариша увидел, что взводный спит. Он заснул сидя, с винтовкой меж колен, сморенный тяжким сном. Солнце грело его в упор, голова свалилась назад, из-под фуражки бежали по щекам струйки пота, и мухи облепили раскрытый рот.

В кустах, подложив под голову скатанные шинели, спали солдаты.

Мариша прошел на опушку. Часовой и подчасок, вытянувшись в кустах, спали оба.

— Вот так застава!

Мариша вынул из рук часового бинокль и улегся рядом. Земля была теплая, сухо пахла трава.

Над лесной горкой по-прежнему вставали привидения. Они тянулись ввысь и судорожно кривились, разрывая стягивавшие их пелены. И поникали головой, как бы заглядывая под ноги себе и ужасаясь содеянному. И медленно таяли.

Артиллерия гвоздила. Там, под лесной горкой, решалась сейчас судьба наступления. Солдаты называли эту высоту Могилой. Сюда стягивали лучшие части для решительного штурма. Перебросили черно-красный полк «гусаров смерти» с черепами на рукавах. Поставили только что прибывшую из тыла «Роту личного примера» и еще какой-то, вызывавший всеобщее любопытство, отряд «Креста и сердца», с неким полусумасшедшим поручиком во главе. Теперь еще женский батальон.

Что-то там делается? Мариша медленно обводил биноклем затянутую серой дымной мутью линию позиций. Ничего не видно. Только в промежутках между очередями батареи доносило оттуда долгую, прерывистую ноту, напоминавшую далекий дрожащий вой собачьей своры.

Что это? Кричат «ура» или это фальшивит слух, заболевший от двухдневной пальбы?..

А мурашики все снуют и снуют по прутьям орешника.

Мариша послюнявил палец и обвел им вокруг ствола. Наткнувшись на кольцо слюны, мурашики густо скоплялись с обеих сторон в черные тревожные толпы.

«Ага, испугались, малыши!» — удовлетворенно подумал Мариша и закрыл глаза.

Тупое безразличие охватило его. Сладко заныло все тело.

«Итак, это война. Что же такое война?» — пытался подхлестнуть Мариша засыпавшую мысль. Но неодолимо клонилась на руки голова, и все глуше и отдаленнее бухали орудия.

«Все это какой-то бред, я болен», — не сопротивлялся более Мариша.

Проснулся Мариша поздно. В кустах орешника уже легли косые тени, и низкое солнце золотило в зарослях спутанные сухие травы.

Не было около ни часового, ни подчаска. Мариша испуганно сел и прислушался. Кругом была непонятная тишина. Только где-то за горизонтом, как уходящая гроза, погромыхивают еще орудия.

Мариша кинулся на заставу: там никого не было. В земляной яме еще тлели сучья, голубая струйка дыма текла кверху. В окопчике валялись брошенные подсумки, перевернутый котелок казал закопченное дно.

«Отступление! — заметался Мариша. — Скорей, скорей!»

Запыхавшись, прибежал он на батарею. Орудия были явно брошены: зияли распахнутые затворы, замки пропали. Прислуга отсутствовала.

«Вот так попал! — растерянно огляделся Мариша. — Что же теперь делать?»

— Ты чего тут ходишь? — вдруг окликнул его спокойный голос.

У костра сидел на корточках усатый, круглоголовый солдат, помешивая сучком в котелке.

— Давно началось отступление? — тревожно подбежал к нему Мариша.