Через семь лет - [17]

– Простите, а как вас найти, если я привезу сюда родителей и сестру с мужем? – спросил Кашира. – Вы так здорово рассказываете.

Инок – на вид ему было лет двадцать, круглое румяное лицо, короткая стрижка – вновь улыбнулся:

– Спасибо. Я очень мало вам рассказал, не хотел утомлять, вы же не слушать меня приехали, а посмотреть Лавру. Но если захотите узнать побольше, то искать меня не нужно – остановите любого и вам помогут. Еще раз спасибо. И он, одарив их прощальной улыбкой, зашагал по своим делам.

Они зашли в церковь и залюбовались внутренней архитектурой, которая была не менее красива и величественна, чем внешняя. И хотя никто из них не перекрестил лба на входе, как это делали многие другие, Валька чувствовал, что готов это сделать и просто стесняется остальных. Лики святых его немного угнетали, словно вопрошая: «Кто ты, как живешь и с чем пришел?» Он прямо слышал низкий, торжественный, бархатисто-раскатистый голос, который задавал эти вопросы. Но все равно после встречи с приветливым иноком от прежней скованности почти ничего не осталось. Он чувствовал, что если еще раз войдет в храм, то уже войдет спокойно, без суеты и внутреннего трепета.

Затем они еще бродили по территории, любуясь постройками. А после вышли в город, нашли чебуречную, поели и отправились в обратную дорогу.

У всех был такой вид, будто они осознали что-то важное, или, по крайней мере, задумались над этим. Даже егоза Лена не скакала у него на коленях, а Даша, казалось, просто прильнула к нему.

«Да, классно было», – подумал Валька, выпуская струйку дыма.

Правда по приезде воспользоваться двумя пустыми комнатами ему не удалось. Ничего особенного он и не планировал – разве что уговорить Дашу уединиться с ним и поболтать и, если повезет, обнять и поцеловать. Дальше этого его планы не шли – он считал себя реалистом. Но и этой мелочи не суждено было превратиться в реальность.

Они дружно проводили Каширу, посидели в скверике, делясь впечатлениями, а затем Алевтина прогнала девчонок спать.

Он выпустил последнюю струйку дыма и уже прицеливался половчее зашвырнуть окурок, когда ему почудился звук, похожий на стон. Валька тихонько потушил сигарету и прислушался. Уловил шелест крыльев не то ночной птицы, не то летучей мыши, скользнувшей почти над ним, затем прогрохотала одинокая машина на Дмитровке. И все опять затихло. Ни дуновения ветра, ни шелеста листвы, ни любых иных звуков.

«Кромешная тишина в кромешной темноте», – усмехнулся он и начал приподниматься с лавки, когда стон повторился.

На этот раз он уловил направление, откуда пришел звук, и сообразил, что, судя по тембру, это или девушка, или ребенок. Поднялся и направился к дальним кустам, замыкавшим боковую аллейку, на ходу вспоминая, что за ними тоже есть лавочка. Продравшись сквозь кусты он и правда нашел за ними лавку, а на ней… Дашу. Она полулежала, уставив глаза в небо (Валькина сентенция про «кромешную тьму», мягко говоря, была неточна, поскольку небо было полно звезд, уже довольно высоко сияла полная луна, да и фонарь, у входа в общежитие, вносил свою посильную лепту в освещение ландшафта). Вот к луне-то и был прикован взгляд девушки. Лицо ее казалось совершенно белым, неподвижным и безжизненным, из уголка рта по подбородку стекала струйка слюны, а локоть был в крови. Ее вполне можно было принять за мертвую, если бы не мелкая дрожь, изредка пробегавшая по ее телу, да тихие стоны. Валька с ужасом в глазах прыгнул вперед, упал на колени и, подложив ей ладони под голову, забросал вопросами:

– Дашуня! Что с тобой? Заболела? Приступ? На тебя напали? Ты ранена?

Она медленно и явно с трудом перевела взгляд с луны на Валькино лицо и изобразила подобие улыбки. Сухие губы медленно разлепились, и она еле слышно прошептала: «Валя». Язык у нее ворочался с большим трудом и Валька уловил сильный запах спиртного. «Господи, да она пьяная как..» – он не нашел подходящего сравнения и забросал ее следующей серией вопросов:

– Ты пила? Что? Сколько? С кем?

Она не отвечала, ее глаза теперь неотрывно смотрели в его глаза. Он пошевелился, устраиваясь поудобней, и Дашино лицо тут же исказила гримаса, как от боли, и она медленно, запинаясь заговорила:

– Не могу глазами и головой двигать и закрыть глаза не могу – все плывет и кружится, и тошнить начинает.

Услышав это признание, он обрадовался – если после алкоголя тошнит, то все не так плохо. По крайней мере, ясно, что нужно делать.

– Ну так и давай, если тошнит. Она скривилась:

– Я же не могу при тебе.

– Сейчас сможешь, – он схватил ее за плечи и развернул грудью к спинке лавочки. Затем обхватил левой рукой под живот, а правой провел по ее лицу, нащупал рот, заставил открыть и, засунув палец внутрь, провел по нёбу, а затем прижал язык вниз и сделал еще одно небольшое движение вглубь, к глотке. Почувствовав, как тело ее содрогнулось, отдернул руку и наклонил ее как можно ниже за лавку. Она стояла на коленях на сиденье, упершись руками в спинку и свесив голову вниз. Ее рвало.

Он не испытывал и тени отвращения, несмотря на слюни, сопли, запахи перегара и рвоты. Наоборот – сердце щемило от жалости.