Через пять лет - [43]
Смартфон жужжит не переставая. Я вынимаю его и отвечаю на звонок.
– Данни слушает.
– Где тебя черти носят? – шипит в трубку моя коллега Санджи.
Санджи двадцать девять лет. В шестнадцать она окончила Массачусетский технологический институт и уже десять лет профессионально работает в нашей сфере. Говорит она мало и по существу. Лишнего слова никогда не скажет. Так что эти ловко ввернутые «черти» для меня красноречивее всяких витиеватых фраз.
– Прости, я задержалась. Скоро буду.
– Не отключайся, – приказывает она. – У нас проблемы с «ЦИТом» и подоходным. У них дыры в финансовой отчетности.
Мы проводим комплексную проверку «ЦИТа», компании, которую приобретает наш клиент «Эпсон», крупнейшая технологическая корпорация. Если мы не предоставим «Эпсону» в срок полный финансовый отчет, сделка не состоится.
– Я как раз иду к ним в офис, – заверяю я Санджи. – Держитесь там.
Она бросает трубку, даже не попрощавшись, и я во весь дух мчусь в Финансовый квартал, где располагается штаб-квартира «ЦИТа». «ЦИТ» занимается разработкой веб-сайтов. Последнее время я, можно сказать, днюю у них и ночую. К своему неудовольствию.
Вот уже полгода я поддерживаю связь с их штатным юристом и прекрасно осведомлена, как обстоят дела в компании. Надеюсь, «дыры» не особо внушительны и недостает лишь налоговых деклараций да документов финансовой отчетности за последние восемь месяцев.
Добегаю до «ЦИТа», перевожу дыхание и успокаиваюсь. Здороваюсь с Дарлин, секретарем, и она провожает меня в кабинет первого помощника главного юрисконсульта.
Бет отрывается от бумаг на столе и, моргая, смотрит на меня. Ей далеко за пятьдесят, и она работает в «ЦИТе» уже двадцать лет, с самого его основания. Ее кабинет так же сдержан и безлик, как и его хозяйка: Бет не носит колец, а на ее столе нет ни одной фотографии. У нас с ней довольно теплые, даже дружеские отношения, но мы никогда не общаемся на личные темы, я даже не представляю, кто встречает ее дома после работы.
– Данни? – удивляется она. – Чем обязана несчастью лицезреть вас?
Я заходила к ней вчера.
– Вы до сих пор не предоставили нам финансовые документы.
Бет не поднимается, не предлагает мне сесть.
– Я скажу своим подчиненным, они разберутся.
Ее подчиненные – один-единственный юрист Дейвис Брустер, мой однокурсник по Колумбийскому университету. Выдающийся парень. Диву даюсь, с чего вдруг он ишачит обычным юрисконсультом в этой заурядной компании.
– Мы ждем документы сегодня к обеду, – напоминаю я.
– Вы, должно быть, души не чаете в своей работе, – качает она головой.
– Как и все мы. Ни больше ни меньше.
Бет разражается хохотом.
– Не все, – бормочет она и утыкается взглядом в компьютер.
В пять вечера «ЦИТ» присылает документы. Придется разбирать их часов до девяти. Санджи марширует через конференц-зал, словно полководец, обдумывающий решающую атаку. Я пишу Белле: «Позвони мне», но ответа не получаю.
Я покидаю офис в одиннадцатом часу. Белла по-прежнему молчит. Тело ноет, словно меня весь день перемалывали мельничными жерновами. Каждый шаг отдается мучительной болью. Я забыла переобуться в кроссовки, и через пять кварталов ноги в туфлях-лодочках на высоком каблуке горят, словно в огне, но я упорно продолжаю идти. Все дальше и дальше. Быстрее и быстрее. По Пятой авеню, пересекающей Сороковые улицы, как и ветка метро, я почти бегу. По Восточной Тридцать восьмой я несусь сломя голову.
Добираюсь до Грамерси и, тяжело дыша и смахивая со лба пот, застываю у двери в нашу квартиру. Моя блузка промокла насквозь. А ног я не чувствую вовсе. Я боюсь даже глянуть вниз. Боюсь увидеть под собой растекшуюся лужу крови.
Открываю дверь. Дэвид сидит за столом перед раскрытым ноутбуком и потягивает вино. При виде меня он вскакивает как ужаленный.
– Ну и ну, – хватается он за голову.
Подлетает ко мне, втаскивает в прихожую и, прищурившись, внимательно всматривается мне в лицо.
– Что стряслось?
Я нагибаюсь, чтобы снять туфли. Но старания мои напрасны. Туфли словно приклеились к ступням, и я вскрикиваю от боли.
– Погоди. – Дэвид придерживает меня за руку. – Ничего себе. Так, спокойно. Давай-ка присядь.
Я валюсь на маленькую кушетку, Дэвид встает на колени.
– Господи Исусе, Данни! Ты что, в них кросс бегала?
Он пронзает меня испытующим взглядом, и я теряю самообладание. Сейчас я либо грохнусь в обморок, либо сгорю дотла: пламя, терзающее мои стопы, становится совершенно невыносимым, оно вот-вот пожрет меня без остатка.
– Белла больна, очень больна, – стону я. – На следующей неделе она ложится на операцию. У нее третья стадия. Четыре курса химии.
Дэвид обнимает меня. Я хочу ощутить тепло и спокойствие его рук. Хочу уютно свернуться у него на груди. Но не могу. Слишком велика моя скорбь. Ее ничем не унять, ее ничем не облегчить.
– А какой прогноз? – задыхаясь от волнения, спрашивает Дэвид. – Этот новый доктор, что он вам сказал?
Он отстраняется и нежно гладит меня по коленке.
Я мотаю головой.
– Сказал, что у нее никогда не будет детей. Что они удалят ей матку, оба яичника…
– Черт, черт, – страдальчески кривится Дэвид. – Данни, мне так жаль.
Я закрываю глаза – боль острыми кинжалами впивается в стопы, поднимается жаркой волной.
