Через пустыню - [121]

— Слава Богу, хорошо!

— Ты уже говоришь на курманджи! — удивленно воскликнул Али-бей.

— Только то, что выучил вчера по книге пира, — ответил я. — А это довольно мало.

— Подходи, садись!

Сначала подали кофе с медовым пирогом, потом — жаркое из баранины, нарезанное тонкими широкими, как хлеб, ломтями. Кроме того, пили арпу, сорт слабого пива, который турки обычно называют арпасу, «ячменной водой». Все приняли участие в этой трапезе, только писарь, уныло съежившись, сидел в стороне.

— Ифра, почему ты не идешь к нам? — спросил я его.

— Я не могу есть, эмир, — ответил он.

— Чего тебе не хватает?

— Утешения, господин. До сих пор я ездил на осле, бил и оскорблял его, почти не чистил, не мыл, часто даже оставлял голодным, и вот я слышу, что это животное — отец моего отца. Он стоит на дворе, и камень все еще висит у него на хвосте!

Ротного писаря нужно было пожалеть. Во мне заговорила совесть. Ситуация была такой глупой, что я не мог удержаться и громко рассмеялся.

— Ты смеешься! — упрекнул меня писарь. — Если бы твой осел был отцом твоего отца, ты бы заплакал. Я должен был довезти тебя до Амадии, но я не могу этого сделать, так как я больше никогда не оседлаю дух моего дедушки!

— Тебе не надо так поступать, тем более что это просто невозможно, потому что никто не может оседлать духа.

— На чем же мне тогда ездить?

— На своем осле.

Он сконфуженно поглядел на меня.

— Но ведь мой осел — дух. Ты же сам это сказал.

— Я просто пошутил.

— О, ты говоришь это лишь для того, чтобы успокоить меня!

— Нет, я говорю это, потому что мне жаль, что ты так близко к сердцу принял мою шутку.

— Эфенди, ты действительно хочешь только утешить меня! Почему осел так часто уносил меня? Почему он столько раз сбрасывал меня? Потому что знал: он вовсе не осел, а я — сын его сына. И почему камень сразу же помог, словно я сделал именно то, что тебе приказала ослиная душа?

— Ничего она мне не приказывала, а отчего помогло мое средство, я тебе скажу. Разве ты никогда не замечал, что петух закрывает глаза, когда кукарекает?

— Я видел это.

— Если с помощью какого-либо устройства силой удерживать его глаза открытыми, он никогда не запоет. Замечал ли ты, что твой осел всегда поднимает хвост, когда захочет закричать?

— Да, эфенди, он в самом деле так поступает.

— Так позаботься же о том, чтобы он не мог поднять хвост. Тогда он перестанет кричать!

— Значит, отец моего отца на самом деле не заколдован?

— Нет, я же тебе сказал!

— Хамдульиллах! Тысяча благодарностей Аллаху!

Он выбежал из дома, отвязал камень от ослиного хвоста, а потом поспешно вернулся, чтобы еще поучаствовать в трапезе. Тот факт, что подчиненному разрешается сидеть за одним столом с беем, еще раз показал мне, сколь патриархальна жизнь езидов.

Глава 12 ВЕЛИКИЙ ПРАЗДНИК

Через час, поутру, я поехал прогуляться со своим переводчиком. Мохаммед Эмин решил остаться дома. Он не хотел показываться на людях слишком часто.

— Знаешь ли ты долину Идиз? — спросил я спутника.

— Да.

— Далеко ли до нее?

— Два часа езды.

— Я хотел бы ее посмотреть. Хочешь проводить меня туда?

— Как прикажешь, господин.

Мы выехали по дороге из Баадри. Хотя вряд ли можно было называть дорогой торную тропу, которая круто шла в гору, а потом столь же круто устремлялась вниз, но мой вороной держался храбро. Верхушки склонов сначала покрывал кустарник, постепенно его сменил густой темный лес, под лиственными и хвойными кронами которого мы и поехали. Наконец тропа стала такой опасной, что мы спешились и вынуждены были вести лошадей в поводу. Надо было тщательно осматривать каждое место, прежде чем поставить ногу. Лошадь толмача была привычной к такой местности. Она ступала очень уверенно, используя свой прежний опыт, отличая опасные места от безопасных. Однако у моего вороного был счастливый инстинкт. Конь к тому же был очень осторожным, и я пришел к убеждению, что он после небольшой практики станет хорошим горцем. По меньшей мере, он уже сейчас нисколько не утомился, тогда как у его собрата проступил пот, и тот даже начал задыхаться.

Два часа почти истекли, когда мы попали в ковш, за которым скалы чуть ли не вертикально уходили вниз.

— Вот и долина, — сказал мой проводник.

— Мы сможем спуститься?

— Есть только один путь вниз, и он ведет сюда от Шейх-Ади.

— Им часто пользуются?

— Нет. Он вообще неразличим на местности. Поехали!

Я последовал за ним вдоль кустарниковых зарослей, покрывавших бровку склона, так что одинокий чужестранец не заметил бы тропы. Через какое-то время проводник опять спешился. Он указал вправо.

— Вот здесь можно через лес проехать к Шейх-Ади, но дорогу сумеют найти только езиды. А слева — спуск в долину.

Он раздвинул кусты, и я увидел перед собой обширную котловину, склоны которой круто уходили вверх, а для спуска и подъема оставляли только то место, где находились мы. Держа лошадей в поводу, мы стали спускаться. Добравшись донизу, я смог осмотреть долину во всей ее широте. Она оказалась довольно большой и могла стать убежищем для многих тысяч людей, а многочисленные проплешины на высотах, как и другие признаки, позволяли предполагать, что в недалеком прошлом она уже была обитаемой. Дно долины поросло густой травой, что позволяло надежно спрятать скот, а несколько выкопанных в грунте ям могли дать достаточно питьевой воды очень многим жаждущим.