Через Лету обратно (Запоздалый шестидесятник) - [8]

— О как! — произнес Гуня и исчез.

— Ну как? — улыбкой встретил меня сосед. — Римма угостила тебя?

— В каком смысле?

— Уж не знаю, какой она выбрала! — захохотал. — Римма и мертвеца разбудит!

Слегка меня это покоробило… ассоциация с мертвецом!

— Кстати, главный тебя искал!

Вот это некстати.

Паша, в просторном его кабинете, лишь сухо кивнул, что скорее означало не «привет», а «садись».

Заполнил какой-то бланк, подвинул по столу:

— Все! Свободен!

— В каком смысле?

— Во всех. Нечего тебе здесь делать. Когда все созреет, скажу… Если хорошо себя будешь вести.

— А… — Я почему-то оглянулся.

— А с ней я сам разберусь. Давай!.. Все. Иди.

Дрожащими почему-то руками манатки свои собирал. Чего так расстроился-то? Подумаешь! Ну чего думать тут? Последний был шанс! Ты уже на тот свет шел — и вдруг!.. Но как уцепиться-то? Санитаром сюда пойти? Забудь! Вся жизнь промелькнула как миг, а уж за это цепляться… Ну а за что же еще? Давно такого восторга не было. И где? В больнице! Не Он ли это послал? Это тебе не тарелочка. Хотя и тарелочка — тоже… В диком раздрае, со слегка странной для моего возраста сумкой «Плейбой», вышел в коридор. Он здесь почему-то зеркальный. Чтоб видели себя? Соразмеряли возможности? Увидев себя, с отвращением отвернулся. Фу!

Посмотрел назад. И вперед. Неужели не увижу ее? Говорила же, смена кончилась. Но у любви разве есть смены? О чем ты?.. Как подвалило счастье, так и отвалило. И все. Не целую ж вечность тебе по коридору идти? Сзади загрохотала тележка. Не оборачиваясь, застыл. Откуда знаешь, что это она? Духи?

— Посторонись, дядя!

Катила покойника под простыней. Такое, видимо, наказание ей. Но задержалась, однако, — тут как раз поворот под прямым углом. В том же прелестном платье! Паша ей переодеться не дал, впряг в работу? Или она сама не захотела? Ладно, не ломай голову!

Взгляды наши встретились на моем отражении в зеркале.

— Считаем, что все случайно, так? — проговорил я.

— А ты как думаешь? Что я тебя такого всю жизнь ждала? — горько захохотала. — Ну, бывай… плейбой!

— Было приятно. — Я поклонился.

Со своим спецгрузом прогрохотала мимо. Но у выхода из отделения обернулась, присосалась губами к пальцам и отчмокнула поцелуй… «Любовь улыбкою прощальной»? Не может быть!

А тарелочку я все же унес!

Дом

Редко кто из больницы в наши дни возвращается на метро, да еще в одиночку. Но мне это удалось. Зато сумка тяжелей стала — на целую тарелочку. Добытчик!

Войдя домой, сразу же доставил радость себе — вынул из сумки тарелочку с уточками, уж не знаю, больничную или мою давнюю… Не надо в ерунде увязать. Поставил их рядом — какая пара! Теперь можем с Ноной красиво завтракать, как культурные люди!

Побриться бы надо. Ч-черт! В мусоропроводе больничном бритвенные принадлежности мои! Потер щетину. Ну как быть? И вдруг какой-то прилив счастья почувствовал. Что-то понял, но пока не понял — что! Резко распахнул дверь, и — о чудо! — все мои бритвенные принадлежности аккуратно на полочке стоят! Не брал я их: какие бритвенные принадлежности, когда тебя по «скорой» увозят! Схватил лишь свой верный ноутбук, с которым как раз в обнимку сидел, а бритвенные принадлежности — вот! Да, милость Его безгранична. Притом Он всегда скромно так делает, чтобы чудо реальную подоплеку имело. Побрился, ликуя! А чудо-то как раз в том, что, никакого бритвенного набора на руках не имея, под него с Риммой познакомился. Вот это молодец! Из ванной вышел помолодевший, счастливый!

— …Слушай, Нона! Ну я уже смирился за пятьдесят лет, что ты не различаешь, где лево, где право. Но верх и низ ты же должна различать! Я, по крайней мере, надеялся!

— Ты что? Сердисси?

— Можно так сказать. Я сказал: положи пельмени вверх. В морозилку. А ты положила их вниз!

Виновато опустила головку, вздохнула.

— Слиплись как колобок! Без обеда остались.

— Так колобок и должен… укатиться от всех? — с робкой улыбкой пыталась помириться.

«Лучше ты бы катилась куда-нибудь!» — подумал я.

День еще не прошел… а больница уже раем кажется! В санитары, что ли, пойти? Если хочешь, чтобы чудо случилось, хотя бы какие-то усилия приложи! Иначе как же чуду произойти, чтобы оно на реальность походило? Сейчас главное — использовать в деле злость, не растерять ее и в приступе справедливого гнева выселить Нону в Петергоф. Легко ли это? Даже название выговаривать тяжело. Там наша дочь умерла. Каково ей ехать туда? Там теперь прописан бывший Настин бойфренд, который так и не захотел на ней жениться, хотя она его прописала. Но и такие ситуации использовать приходится. Тем более он оказался мужиком неплохим. Вот как жизнь поворачивается. Нону прокормит. Ну и денег я ей, ясно, дам. Тяжело ее отправлять? Конечно. Но если не собираться время от времени с духом и не делать того, что надо, жизнь задавит тебя. Не навсегда же ее! Притом никогда не говорю ей заранее — ни накануне, ни даже за час. Ну вот — глянул на время. Еще минут десять можно подождать.

Желая исправить свою вину, которую, впрочем, не очень и понимает, схватилась сразу за два дела — гладить и пыль вытирать. Но грязная тряпка в левой руке, а подоконник — справа. А утюг в правой руке. А доска — слева. И хотела сразу два дела начать, даже рванулась, но в результате завязалась неразъемным узлом, левая с правой переплелись, и убирать ни одну нельзя — обе тянутся к делам, но оба дела, увы, недоступны. Стоит, как тысячерукий Шива (хотя рук всего две, но для нее многовато), с видом крайнего умственного напряжения на лице. Тряпка свисает, как белый флаг… но даже белый флаг у нее грязный, и, как ни странно, это смешит. Сейчас ее надо как-то «развязать», освободить руки — отнял и тряпку у нее, и утюг. «Ф-фу!» — с облегчением вздохнула, утерла пот. «Поработала!» Руки наконец у нее нормально повисли, в привычном безделье.