Черепаха Тарази - [83]

Ах, Бриттенбург, далекая страна, куда Гольдфингер не мог уже вернуться, ибо скрывался здесь от либерального немецкого правосудия, решительно настроенного покарать его за грабеж и убийство вдовы Зитты.

Чувствуя, что не может сдержать слезы, Гольдфингер прервал пение и, схватив стульчик, побежал в юрту, подгоняемый криками одобрения.

Чувствовалось по нетерпению зрителей, что наступил черед говорящей черепахи. Но сначала из юрты испуганно выглянул Фаррух, которого вид любой толпы приводил в ужас, и пропустил вперед Майру.

Майра, вся обвешанная яркими стекляшками, стала перед публикой, как бы давая возможность полюбоваться собой, затем властным жестом позвала на помост Фарруха.

Несчастный вышел и долго тянул веревку, наматывая конец на руку, и сам трюк этот с бесконечно длинной веревкой тоже, видимо, входил как смешной штрих в общий замысел представления.

Когда веревка была вытянута из юрты, оказалось, что конец ее привязан к шее черепахи. Видно было, что она и сейчас не хочет показываться публике, — едва высунув морду, черепаха стала и не пожелала ступить дальше. Но едва вспомнила она, как угрожал ей Гольдфингер голодной смертью, как бил ее немец тростью по панцирю и по толстым лапам, сразу засеменила на помост.

Многие из тех, кто собрался на площади, уже видели черепаху на повозке, когда Абитай гнал к дому, посему особенно не удивились ее размерам. Все с трепетом ждали, что она скажет.

— Смотрите! — крикнула Майра, показывая на черепаху, и наклонилась над ней, кокетливо спрашивая: — Поговорим? Вспомним о былом?

Все замерли с открытыми ртами, только Армон не выдержал и подался вперед, будто хотел побежать на помост, чтобы остановить весь этот балаган. Но Тарази сжал ему руку и так до конца представления держал Армона властно и повелительно.

— Расскажи, как мы любили друг друга, — попросила Майра черепаху. Как ты обещал жениться на мне… и обманул…

Черепаха, доселе стоявшая как неживая, сердито повела мордой по сторонам, чтобы увидели все на ее губах презрительную гримасу, и ответила:

— Я был наивен, а ты, плутовка, обманула меня и приехала к негодяю Фарруху, моему слуге. Я вас всех презираю, и тебя, и Денгиз-хана…

Зрители, после нескольких минут шока, справились наконец с изумлением, и такой хохот поднялся, так воздух затрясся… Ведь все поверили, наивно думая, что это заученный черепахой текст, бесхитростный, но житейски правдивый, такой и должен быть в балаганных пьесах.

Кстати, и сама Майра, и все, кто был в юрте, на это и надеялись, зная наперед, что даже самые правдивые и сокровенные слова черепахи зритель воспримет как вымысел, — поэтому не боялись вымогатели разоблачения.

Майра с улыбкой выслушала черепаху, невозмутим был и Фаррух. И только сама черепаха смутилась. Она надеялась, что толпа поймет, о чем речь, осудит Майру и всю компанию, если узнает, как жестоко поступили они с бывшим судьей и хозяином постоялого двора, — думала она об этом еще до выхода на помост, хотя была готова и к тому, что за такое откровение немец обязательно пройдется тростью по ее спине.

Черепаха, справившись со смущением, хотела крикнуть в толпу, сказать, что она не лжет, но подумала, что здесь даже человек с нормальным обликом ничего не докажет, ну а черепахе и подавно не поверят, ибо те, кто готов платить, уже заранее приготовились к забавному представлению…

— Скажи, как ты смогла сделать дыру в стене, чтобы убежать из дома? — поглаживая черепаху по панцирю, задал свой вопрос Фаррух.

Но черепаха опустила моду, прижав ее к сырым доскам, уже своим видом подчеркивая нежелание говорить больше.

— Ладно, — начал выходить из положения Фаррух, — на сегодня хватит. Если ты сразу расскажешь все, чему тебя учили, завтра никто не захочет прийти сюда. Мы разоримся…

— Пусть говорит! — закричали из толпы. — Говори, черепаха!

Эти два-три голоса потянули за собой гул толпы, которая требовала, умоляла, угрожала:

— Ну, еще несколько слов, черепашенька, черепуленька, черепашище… Но черепаху уже увели в юрту, и Майра переждала, пока утихнут крики, и прыгнула вниз, чтобы пройти по кругу с чашкой. И каждый добросовестно бросал в чашку монету, слыша от Майры: «На яйца ей, на змей, бедняжке…» И только трое не заплатили за представление — Тарази, Армон и Кумыш, тот самый горец, которого встретил однажды наш тестудолог на пустыре, во владениях Денгиз-хана.

Видя, что Майра приближается к ним с чашкой по кругу, Тарази и Армон повернулись и ушли с площади. Кумыш же сразу пробрался к Майре, чтобы смотреть, кто сколько бросает, и подсчитывать.

Кумыш был пайщиком этой компании. Еще задолго до первого представления он узнал, что где-то за городом Гольдфингер готовит цирк, самым доходным номером которого будет номер с говорящей черепахой.

Упрямый горец все же нашел Гольдфингера, чтобы потребовать у владельца черепахи долги. И слово в слово, как рассказывал он когда-то Тарази, Кумыш повторил Гольдфингеру историю того, как пропал у них в деревне торговец, который задолжал ему кругленькую сумму.

— Вы что, не верите? — кричал Кумыш и бил себя в грудь. — Посмотрите, на что похож ее панцирь? На чашу весов. А повадки? Трусливые, подлые, так и хочет спрятать морду от стыда!