Черемша - [88]

Он прошёл в огород, поздоровался с Денисовым, который полулежал на подушках, приглядываться не стал: больной как больной (они, больные, не любят, ежели их разглядывают). Обратил внимание на ворох газет.

— Политику читаете?

— Ага, — кивнул парторг. — Сводки из Испании просматриваю. Уж больно они беспокоят меня.

— Далеко! — усмехнулся Гошка. — До нас не докатится.

— Как сказать… Земля-то круглая. По ней только покати — само докатится. Ну, как дела на плотине?

— Сооружается в ударном темпе согласно пятилетке. Идёт на вырост. Ну, а мы — охраняем. Как положено.

Остро пахло мокрыми утренними грядками, укропом и мятой, что зелено топорщилась у самой завалинки. Гошка с удовольствием потянул носом и подумал, что Денисову тут должно быть неплохо: сиди себе газетки почитывай да поглядывай, как соседские котята шныряют в картофельной ботве. Только скучно, наверно, болеть всегда скучно.

— Вот медку целебного принёс, — Гошка поставил на столик берестяной туесок, вокруг которого сразу же замельтешила разная мухота, обрадованно забасили шмели. — Липатовской марки — с лугового дудника. Дед сказывает, дыхание от него прочищает и ещё — в глазах светлеет. Пользуйтесь на здоровье.

Откуда-то сверху, с подызбенки, из чердачной дыры чёрной тряпкой свалился взъерошенный грач, принялся елозить клювом по крышке туески. Потом заорал-закаркал, Гошка отпрянул от неожиданности: это ещё что за холера горластая?

Денисов мелко закашлялся, засмеялся.

— Каряга, сына моего Борьки найдёныш. Отобрали его весной у кота, с тех пор живёт на чердаке. Мёд любит, стервец. Кыш отседова! Ты, Полторанин, отнеси-ка туесок в чулан, а то он нам покоя не даст.

Гошак отнёс туесок куда приказано, а когда вернулся, грач уже смирно сидел на спинке кровати, цепко обхватив когтями железный прут. Он дважды каркнул на Гошку, сердито и шумно шелестя крыльями.

— Ругает тебя, — сказал Денисов. — Зачем, дескать, сладкого лишил. Но вообще ты ему понравился, потому он и торчит здесь. Любит на людях всякие блестящие штучки, вот как на твоей форме. Только сам-то ты, я гляжу, не шибко этим довольный. Верно говорю?

— Ага, — признался Гошка. — Не по нутру мне эта служба.

— Да уж я удивился. Лошадей больных выходил, воевал за них, а потом взял да и бросил. В безлошадники подался. На форму, что ли, польстился?

— Так ведь повышение определили… И опять же оклад жалования.

— Напрасно поспешил. Дело своё надо прежде любить, а уж всё остальное потом. Теперь, как я понимаю, хочешь задний ход отрабатывать? Ты комсомолец?

— Не принимают… — буркнул Гошка.

— Это почему же?

— Да Стёпка-киномеханик супротив идёт. Сперва, дескать, на общество поработай, потом поглядим. А какое там общество? Зелёная пацанва, сопливые заморыши. Чего это ради я на них должен работать?

Неутихшая обида подступила к сердцу: Гошка вспомнил, как на днях шкилетистый Стёпка принародно пытался оголить его, снять новенькую ненадёванную форму, которую Гошка целое утро утюжил через мокрое полотенце. Ведь с умыслом старался, дескать, и форма твоя — тряпьё, и часы наградные — побрякушка. Вот захотим — и землю будешь носом пахать.

— Изгиляться надумали! — Гошка в сердцах стукнул кулаком по деревянному столику, да так, что подпрыгнули, зазвенели лекарственные пузырьки.

Каряга-грач тоже подпрыгнул с испугу, боком засеменил по железной дужке, подальше к избяной стене. Оттуда несколько раз прокаркал, недовольно разевая клюв и показывая Гошке острый язык.

— Вишь — не одобряет, — посмеиваясь, покачал головой парторг. — Терпеть не может крикливых да нервных. Эх ты, Полторанин! Шишка пареная, нешелушёная! Коли в комсомол собираешься, так знать должен: там на первом месте — интересу общественные, а свои личные — на втором. Понял?

— Это как же так? — искренне удивился Гошка. Он уважал парторга Денисова, знал, что его уважают другие. Но ведь то, что он говорил, было сплошным "перевёртышем", никуда и ни во что не влезавшим! — Ежели я делаю всё для других, то кто же — для меня?

— А вот они самые — все другие. Ты для них, они — для тебя. И не только Степан со своими комсомольцами, но и вся наша страна социалистическая. "Социалис" это слово и означает "общественный". Потому что люди иначе жить не могут, понимаешь?

Кое-что Гошка, конечно, понимал — слава богу, не маленький. Шесть школьных классов осилил, в газетах, книгах как-нибудь разбирался. Слышал об этом много раз, да вот не задумывался, как-то случая такого не подходило. Живут люди — значит, правильно живут. Сообща все делают — а как же иначе? Я тебе, к примеру, беличью шкурку добыл, ты, будь добр, выкладывай ту же самую пачку патронов, тобой изготовленную. Я тебе, ты — мне, по двойному интересу, всё здесь понятно. А это, выходит, только на совести держится?

— На сознательности, — уточнил Денисов. — На равноправии людей, на уважении друг друга.

— А куда жуликов деть? — спросил Гошка. — Или там подлецов всяких? Я на него работаю, жизнь ему хорошую создаю, он в ответ красиво улыбается, а сам под полой мне фигу показывает. Как тут быть, товарищ Денисов?

— Очень просто: перевоспитывать, переделывать в хороших людей. А которые не поддаются, выводить их чемерицей, мухомором, как постельных блох. Время наступило такое, время человеческого равенства и справедливости. Законы тайги кончились, Полторанин. И ежели ещё в чём-то они держатся в Кержацкой пади, то скоро им тоже придёт конец. Все люди должны жить хорошо — вот что главное. А для этого каждый должен и первую очередь работать на общество, жить общественным делом.