Черемош (сборник) - [6]

Долинский был прав: солярка – прозрачная, не так заметно. Без лишнего шума обошлось бы, без тарарама.

Говорят: бабья натура – тихий омут… Хотели бы!.. То – взрывчатка с детонатором, рванет не предупреждая. Ехидства в них выше роста… У Стефки этого добра на целый город хватит.

Главное, не понимает, для ее пользы старался, как наждаком драил. А она серость свою выказывает. Мол, катись подальше! Еще намылишься приставать. Забудь, мазурик, про мужние права! Брысь отсюда, чумазый! Такие разговоры ведет Стефка. Слова в глотке не застрянут. Без тормозов баба, хоть бы сомлела…

И на кой бес Тикану эта суматоха: деваха, мазут, Стефка?.. Другим в гараже везет: дадут дальнюю командировку – вот Сашке Долинскому дали, и укатил на полгода за горизонт. Только Тикан крутится на месте, как пес за хвостом, а имеет… раскладушку – это при его ломаных ребрах…

– Гори оно пропадом… – устало подумал Тикан, но не решил, кому именно гореть. Не успел. Сон легонько дохнул возле уха и погасил обиды.

От храпа над головой Тикана легонько раскачивалась одинокая лампочка.

Свадьба

С такими хлопцами и в разведку пойти не стыдно и даже в тыл врага.

Федор Бесфамильный

1

Загнали нас в горы гравий возить. Кому это нужно – непонятно. Может, военный объект, может, телячья ферма – не спрашиваем. Наше дело, чтоб ходки были. Как говорит Сашка Долинский – мы люди скромные, были бы гроши, а возить мы и воздух можем.

Одно плохо: нет на гравий купца. Гуцулы кладут фундамент из камня, а камень у них под ногами растет. Скучно без калыма.

Да и сёла тут не как у людей: стоит хата на вершине горба, а сосед на другом горбе построился. Напрямки, по воздуху, вроде близко, докричаться можно, а попробуй в гости пойти – с горы в гору – ноги не держат. Обратной дорогой, пока от соседа вернешься, весь хмель в трубу уходит. Так что никакого личного интереса нет по гостям шляться.

Вот по такой причине поселились мы вместе, на одном подворье, по-местному – оседок. А спать в сарай ходили. Хозяин, худой гуцул, волосья сивые до плеч, каждый вечер наказывал:

– Прошу файно[16] – цигарок на пиду[17] не палить.

У него на горище сено хранилось.

Долинский полночи ворочался, бурчал:

– Проклятая солома! Как спицами в бок!

– Зря, Саша, перину с собой не возишь.

– Спи, Федя, спи. Твоей спиной камни шлифовать можно, а у меня хребет порченый, оттоптали.

– Я и говорю – перину.

– Спи, салага, не напоминай.

Мы его всегда периной подначиваем. Он о ней все уши прожужжал.

– Вам, – говорит, – не понять. Тонкие чувства не по вашему профилю. Перина – это мое лицо. Документ благородного происхождения. Моя покойная бабка получила ее в наследство. И было это, заметьте, до Первой мировой. Выходит, еще при жестоком царизме мои предки укрывались пуховой периной. Секёте, голуби? А для вас, шпана, ватное одеяло и сейчас – роскошь.

– Саша, я купил верблюжье, чем плохо?

– Тебе, Федя, все хорошо, потому как ты хорошего не пробовал.

Помолчал в темноте – и хмыкнул:

– Правда, от той фамильной перины только половина осталась. Другая половина по воздуху уплыла. Бабка перину в баньке выпотрошила, проветрить. Дверь от меня на ключ заперли, чтоб не нашкодничал. Так я форточками сквозняк устроил. Весь двор белым стал, посреди лета. Красиво было…

Долинскому, конечно, после перины тут, в сарае, – не сахар. А мне в сухом сене поспать – одно удовольствие. Трава в горах пахучая, а провянет, малость подсохнет на солнце, дух от нее – слов нет. Утром в теле никакого веса, голова ясная, будто вчера чистый спирт принял.

Вася Бойчук в наш разговор не встревает, храпит. Ему в сарае тоже не очень… У мужика, можно сказать, бзик насчет аккуратности и чистоты. В кабине, как в камбузе, ни пылинки. Цветные коврики стелет, за каждым пассажиром метелочкой шуршит.

А раз председатель какого-то колхоза после дождя залез в кабину. Вася увидел его сапоги, очень расстроился. Председатель не понял, о чем речь. Вася его за шкирку – и вернул на землю.

Потом жалоба в гараж пришла насчет побоев. Туфта, конечно, кто понимает. Если Бойчук звезданет, жаловаться не станешь: провал памяти обеспечен.

А Тикан, тот вовсе в сарае не показывается. Нашел где-то хозяйку незамужнюю… У него скорый глаз на хозяек. Расчет снайперский.

– Нужно, – говорит, – чтоб у ей корова была стельная. Для здоровья молоко парное требуется. У хозяйки прямой интерес в моем здоровье. Но я и от мяса не отказываюсь, чтоб не обидеть. Намекаю ей: ты, девушка, солонину к зиме храни. И петуха-драчуна на расплод побереги. Ты сготовь мне курку пухлявую, чтоб в супе навар был. Без навара и молоко не поможет…

Тикан дурному не научит. Его науку надо бы в университетах проходить, для общей пользы. Одно жаль – видимся только на трассе. Чуб из кабины высунет, морда скалится.

Спрашиваю:

– Что, Петро, днем и ночью вкалываешь? Передовиком заделался?

– Ты, Федя, точно подметил: передовик. И вкалываю. В передок вкалываю. Местные кадры кую. А вы как?

– Сиротствуем, Петя, не куем…

– Без меня мохом обросли, оглоеды. Уговорили, приеду.

Приехал.

Мы в сарае, в карты режемся. Совсем без понятия, что завтра будет. Вдруг Тикан заявляет:

– Братцы, я завтра женюсь.