А бои меж тем не прекращались. Враждебные рабочим национальные гвардейцы, видя успех восставших, прекратили сопротивление и беспрекословно отдали своё оружие. Линейные войска начали отступать: солдаты Рогэ всюду натыкались на баррикады, преграждавшие узкие лионские улицы.
Постепенно хозяевами всех улиц, ведущих от квартала Терро и Круа-Русс, стали рабочие. У властей оставался лишь небольшой прямоугольник между набережными, где они сконцентрировали свои военные силы.
Восставшие заняли все главные жизненные центры города: Ратушу, арсенал, пороховые склады, почту.
Лионские рабочие были неопытны и не догадались перехватить донесение, которое главный прокурор Дюплан послал из Лиона министру юстиции в Париж. Дюплан просил помощи из Парижа и указаний, как себя вести бывшим лионским властям. Тут же он делился своим недоумением: «Повсюду контрасты, население голодает, но не грабит. Личность и собственность уважаются».
В самом деле, захватив правобережный район Соны и территорию, где находился Монетный двор, на улице Шарите, рабочие не тронули находившихся там денег, хотя директор двора сообщил им, что у него имеется золотой запас в сто пятьдесят тысяч франков.
Для того чтобы сбрасывать черепицу и камни на головы солдат линейных войск, восставшие проникали через квартиры горожан на крыши. Но в самый разгар боёв восставшие не только не взяли из квартир «ни булавки», но, по словам очевидцев, стеснялись просить воды, чтобы напиться, хотя их мучила жажда.
«Мы не воры, — заявил руководитель отряда, занявшего квартиру богатого купца на улице Бассвиль, — мы боремся за то, чтобы соблюдали тариф!»
Получив донесение из Лиона, парижские власти были озадачены. Как могло случиться, что второй по значению город Франции оказался в руках восставших? Меры были приняты немедленно. Пятого декабря маршал Сульт во главе парижских войск под треск барабанов вступил в Лион. Растерявшиеся лионцы, не подготовленные к новой встрече с сильным правительственным войском, уже не сопротивлялись. Репрессии последовали незамедлительно. Более десяти тысяч человек высланы из Лиона и его окрестностей, Национальная гвардия распущена. Тарифы, стоившие столько рабочей крови, аннулированы. В Круа-Русс оставлен сильный гарнизон, которому вменено в обязанность не спускать глаз с мятежного города.
Число убитых и раненых в ноябрьские дни не было уточнено. Но лионцы передавали друг другу зловещие цифры: шестьсот убитых! Тысяча раненых! Но кто их считал?
И только на местном кладбище всё росло число вновь вырытых могил. А Рона долго ещё продолжала выбрасывать тела лионцев, которых утопили в её водах солдаты правительственного войска.
Через пять дней после того, как Лион побывал в руках восставших, он вновь оказался во власти префекта и его приближённых. В городе, как рапортовал Лион Парижу, возобновилась нормальная жизнь.
Но для участников восстания, для безработных, оставшихся безработными, нормальная жизнь не наступила. Многие семьи оплакивали убитых, в госпиталях не хватало мест, чтобы разместить раненых. В рабочих домах начались аресты.
Анри не захотел покинуть Лион вместе с тремя товарищами, как и он, руководившими Лионским восстанием.
— Возможно, друзья, — сказал он им на прощание, — вы больше поможете Лиону, находясь за его пределами. Я не хочу оставлять семью. К тому же я верю, что ещё пригожусь здесь.
Но Анри не успел «пригодиться» ткачам. Едва его друзья покинули Лион, как к нему нагрянули «непрошеные гости» — жандармы — и увели его в тюрьму.
На другое утро, ещё не зная о судьбе Анри, но понимая, что того могут арестовать с минуты на минуту, Ксавье пришёл к Менье. Он хотел их проведать и поделиться с ними своими новостями. Но слова застыли у него на губах при виде жены Анри — Ивонны. Ксавье не надо было её расспрашивать. Он сам всё понял. И конечно, уже не захотел рассказывать ей, что вчера его вызвал к себе г-н Куантро-младший и повёл с ним такой разговор:
«Без брата я ничего решать не могу. Но по моему разумению, вы не можете дольше оставаться у нас на работе. Вас видели среди восставших и на стороне восставших…» — «Я этого и не собираюсь отрицать», — ответил Ксавье с достоинством. «Хорошо. Пока приступайте к своим обязанностям. А окончательное решение примет мой брат».
И Ксавье снова пошёл в контору, прекрасно понимая, каков будет ответ Куантро-старшего.
Всего этого Ксавье не рассказал Ивонне. Он только попросил:
— Располагайте мною, Ивонна. Я сделаю всё, что могу, чтобы быть полезным вам… и вашим детям, — добавил он, взглянув на Теофиля, Ива и Гектора, обступивших мать с таким видом, словно они хотели её защитить от нападения врага.
Суровая Ивонна отнеслась к Ксавье благожелательно. От ткачей она знала, что «парижанин» был всё время среди восставших, не избегая опасных мест, и строил баррикады вместе с Анри и другими лионцами.
— Я не думаю, — сказала она, — чтобы и для вас всё сошло благополучно. Не такие люди Куантро, чтобы прощать или забывать. Хорошо, если просто уволят, могут ведь и донести в полицию…
Тут Ксавье рассказал в двух словах о своём разговоре с Куантро и добавил:
