Черчилль. Молодой титан - [22]

Но Черчилль хорошо подготовился к речи, обдумал позицию, готов был защитить свою точку зрения и не собирался позволять, чтобы от него просто отмахнулись.

Через несколько дней еженедельный журнал «Блэк энд Уайт» провозгласил: «Появилась новая личность, которая способна вдохнуть новую жизнь в эту дряхлеющую палату». Бывалый политический обозреватель отозвался об Уинстоне как о необыкновенно одаренном человеке и торжественно пообещал, что никогда не забудет зрелище «юноши, читающего наставление старейшинам».

Действительно, Черчиллю было что сказать, и он не побоялся высказать эти важные для него вещи, но, что еще более значимо, ему страстно хотелось реальной деятельности. «Серьезность человека той или иной партии проверяется его готовностью к выполнению нудной и тяжелой работы», — к такому заключению он вскоре пришел, видя, сколько времени требуется, чтобы пробить то или иное решение: от предварительного заявления до того момента, когда начнется голосование. Иной раз он даже поражался, зачем вообще пришел в Вестминстер. Юношеское честолюбие разбивалось о критицизм, даже враждебность, и у него время от времени возникала мысль попытаться найти другое применение своим талантам.

Для главы палаты тори чрезвычайно остро встал вопрос: что делать с Уинстоном? Может быть, стоить дать ему какую-то незначительную должность, дабы утихомирить на какое-то время? Или партия должна проявить терпение, медленно оттирая молодого человека в задние ряды, пока он не осознает свои ошибки? Кончилось тем, что Бальфур решил: самое лучшее — вообще не предпринимать ничего.

Однако надежда, что Черчилль будет терпеливо дожидаться своего часа, оказалась не самой лучшей идеей. Предоставленный самому себе, он не перестал критиковать правительство в военных вопросах. Более того, вскоре он сделал предметом своего особого исследования вопросы эффективности и экономичности исполнения постановлений. Но было также очевидно, что он ставил перед собой более глобальные планы, — как заметил «Панч» в юмористическом скетче, где обозначили список его интересов: «Палата общин — и ее реформы. Британская армия — и ее реформы. Британский военно-морской флот — и его реформы. Высшее образование — и его реформы».

IV. Улыбка герцога

Как восходящая звезда и необычный персонаж, Черчилль стал привлекать внимание общества. Ему приходило такое количество писем и приглашений, что у него кружилась голова от невозможности быть везде, куда его зовут. Матери он признавался, что «устал до смерти» и что более ста писем он оставил без ответа. И в то же время, он не мог отвергать внимание людей. Ежедневник 1901 года переполнен до отказа самого разного рода мероприятиями, на которых он вынужден был согласиться присутствовать.

Каждую неделю — обеды в чьем-либо доме или каком-то клубе, а несколько раз в месяц — банкеты, ланчи, какие-то благотворительные базары или торжества.

В один из майских дней во время ланча, организованного редактором одной из газет, Уинстон оказался между автором книг о Шерлоке Холмсе и супругой вице-короля Индии. Артур Конан Дойл — тоже некоторое время провел на Бурской войне, им было о чем поговорить, и мужчины получили огромное удовольствие от общения друг с другом. Однако Черчилль не хотел упустить и другой возможности — попытать счастья, ухаживая за очаровательной соседкой — леди Керзон. Она только что приехала отдохнуть в Лондон, а ее муж, которого она обожала, — все еще оставался в Индии, исполняя обязанности вице-короля.

Черчилля сразу пленила изысканная красота Мэри и ее милое чувство юмора: она любила поддразнивать других, и ей нравилось, когда ее тоже поддразнивают. В ней было что-то, очень напоминающее Черчиллю его мать, что, по всей видимости, особенно привлекало его. Так же, как и Дженни, Мэри была американкой и вышла замуж за английского аристократа в ранней юности. Ей исполнилось 28 лет, когда она заняла место вице-королевы и стала самой юной вице-королевой в истории империи. В письмах Мэри к лорду Керзону в этот период ее долгих каникул, часто в шутливой манере мелькает имя Черчилля — эгоизм молодого человека удивлял и раздражал ее.

Пытаясь объяснить мужу хулиганские выходки Уинстона, Мэри с удовольствием сообщала, что она и ее друзья поставили перед собой цель — научить Черчилля поменьше говорить. Тем не менее, единственное, что Черчилль делал, когда они завтракали вместе, — так это все время говорил: он пересказывал ей свои речи о переустройстве армии, о необходимости проведения реформ, — то, с чем выступил накануне. «Самоуверенность переполняет его, — писала она Керзону, — настолько, что даже тени сомнения не мелькает относительно бешеного успеха, который имеют его речи, не идущие ни в какое сравнение с другими».

При всей шутливости и ироничности, с которыми Мэри описывала юного друга, она все же отдавала дань его лучшим качествам и невольно задавалась вопросом, какой же должна быть его будущая жена. И ей удалось кое-что выяснить. Ведь она не без удовольствия выуживала сплетни, пересказы романтических увлечений, даже скандальные истории, и пересказывала все это в письмах к Керзону, — его очень интересовало, чем дышит светское общество, какие новости обсуждаются в аристократических кругах Лондона, какие веяния ощущаются в политических сферах. И Мэри почти без труда выяснила, что Уинстон, в конце концов, оставил попытки завоевать любовь Памелы. В июне, после совместного ужина с Дженни и Уинстоном, она написала мужу, что у молодого человека появилась некая особа: «А теперь немного о сплетнях. Уинстон обратил внимание на Этти Гренфелл, и явно гребет в ее сторону. С Памелой Плоуден покончено». Этот был самый удачный выбор — как временное утешение от несчастливого завершения столь долгого ухаживания. По словам одного из друзей, Эти могла стать «самым нежнейшим лекарством для разбитого сердца». На магнетический блеск ее темных глаз мужчины слетались как мотыльки. А когда она, опустив ресницы, что-то негромко проговаривала мягким голосом, ловушка захлопывалась.