Черчилль и Оруэлл: Битва за свободу - [58]
Черчилль рискнул устроить в палате общин дебаты о ходе войны и поставить на голосование вопрос о доверии к нему как к лидеру. «В последнее время мы получили с Дальнего Востока очень много плохих новостей, и я считаю чрезвычайно вероятным по причинам, которые сейчас назову, что получим не меньше, – начал он свое выступление. – За этими плохими новостями обнаружится множество грубых промахов и слабых мест как в прогнозировании, так и в исполнении. Нельзя и мысли допустить, что такие бедствия не имеют под собой ошибок и недостатков»[690]. Он предложил своим оппонентам сполна воспользоваться моментом, причем прибег к самому что ни на есть обиходному языку: «Никто не должен юлить при обсуждении и трусить при голосовании».
Три дня прошло в дебатах, порой весьма резких. «Какой смысл в том, что премьер-министр встает и говорит, что доволен своей командой, а если допущены какие-то ошибки, винить в них нужно только его, – иронизировал в первый день консерватор Герберт Уильямс. – Он единственный человек в стране, довольный своей командой».
Ему вторил Томас Секстон, лейборист: «Народ нашей страны обескуражен. Бесполезно закрывать на это глаза. Народ обескуражен из-за надежд, которые ему постоянно подавали в ходе этой войны, – надежд на Норвегию, надежд на Грецию, надежд на Крит и надежд на Малайю».
Другой член парламента обвинил Черчилля в «диктатуре», которая правит страной, «сочетая то, что можно назвать деспотизмом и патернализмом».
К концу дебатов Эдвард Тёрнуор, старый сторонник Чемберлена, заявил, что голосование, в сущности, бессмысленно: «В настоящее время в палате слишком взвинченная обстановка, и ничто, что может быть осуществлено в форме голосования, не изменит эту атмосферу. Лишь одно может это обеспечить – факты и результаты, более благоприятствующие нашей цели, чем те, что были получены в последние несколько месяцев».
Когда все закончилось, Черчилль поднялся и снова обратился к парламенту.
Я ни за что не извиняюсь, я ничем не оправдываюсь, я ничего не обещаю.
Я ничем не могу уменьшить чувство опасности и приближающихся невзгод, как малозначительных, так и первостепенного значения, все еще грозящих нам, но в то же время я выражаю уверенность, твердую, как никогда, что мы положим конец этому конфликту способом, отвечающим интересам нашей страны, а также способствующим будущему мира.
Я закончил.
В этот момент он опустил руки, развернутые ладонями вперед, «чтобы принять стигматы»[691], как прокомментировал Гарольд Николсон, после чего сказал парламентариям: «Пусть каждый человек сейчас поступит в соответствии с тем, что считает своим долгом, в согласии со своим сердцем и совестью»[692]. Он выиграл это голосование с результатом 464 против 1.
Действительно, в середине февраля 1942 г. пал Сингапур. Крах был быстрым и пугающим. Сингапур являлся символом, оплотом британской имперской силы в Юго-Восточной Азии, но командующий британскими войсками проиграл уступающим силам японцев всего лишь после недели боев. Около 85 000 солдат альянса попали в плен. Впоследствии Черчилль отзывался об этом как о «худшем бедствии и крупнейшей капитуляции в истории Британии»[693].
Оруэлл восхищался Черчиллем, но этот разгром был таким серьезным, что заставил его усомниться, сможет ли Черчилль остаться премьер-министром. «До падения Сингапура можно было сказать, что народные массы любят Черчилля, не любя остальное его правительство, но в последние месяцы его популярность сильно просела. Кроме того, против него правое крыло тори (тори в целом всегда ненавидели Черчилля, хотя вынуждены были надолго притихнуть)», – написал он и сделал вывод: «Я бы не рассчитывал, что Черчилль еще на много месяцев сохранит власть»[694].
Оруэлл, давно чувствовавший, что закис в Би-би-си, решил уволиться. Здесь он был занят, но не продуктивен.
Я теперь делаю записи в дневнике намного реже, чем раньше, потому что у меня буквально нет свободного времени. Тем не менее я не делаю ничего, что не было бы бесплодным, и могу продемонстрировать все меньше и меньше результата за время, которое теряю. Похоже, так у всех – ужасающее чувство разочарования, ощущение, что просто болтаешь чепуху, занимаясь тупейшими вещами… которые в действительности не помогают военным усилиям и никак на них не влияют, но объявлены необходимыми огромной бюрократической машиной, в которую все мы угодили[695].
Провалились даже попытки Оруэлла выращивать картофель – он думал, что эта простая еда будет в дефиците. Однако британский урожай картофеля в 1942 г., как отметил он в той же мрачной дневниковой записи, оказался «колоссальным». В его огородничестве не было смысла.
Оруэлл знал, что должен заняться чем-то вместо работы на Би-би-си, но не представлял, чем именно. В то же время его жизнь не была совсем уж унылой. Его племянник Генри, три месяца гостивший у них с Эйлин, вспоминал, как Оруэлл взял его посмотреть «Золотую лихорадку» Чарли Чаплина в перемонтированной и озвученной версии: «Он покатывался со смеху, как никто в зале».
Распорядок жизни в доме заключался в том, что оба, Оруэлл и Эйлин, завтракали и уходили на работу. По вечерам он обычно шел в свою комнату и писал. «Эйлин выглядела довольно неухоженной, но была невероятно хорошенькой и очень приятной, – вспоминал Дэйкин. – Они чудесно жили вместе и были всегда добры друг к другу и очень добры ко мне»
