Чепель. Славное сердце - [10]

Брыва не думал, он скакал. Иногда очень грозно, громче всех выкрикивая проклятия.

Вершко в горячке погони вдруг вспомнил о небесной подковке, которую ночью засунул себе в правый сапог, и как-то само собой попросилось: «Подковка, подковка, помоги догнать воров!»

Через четверть часа бешеной скачки кони стали задыхаться. Расстояние, сократившееся до меньше, чем шагов двести, казалось, уже не преодолеть.

— То-овсь! На ры-ысь! — скомандовал Вершко, понимая, что кони впереди тоже не железные. — Следить! — отряд перешёл на скорую рысь, жадно впиваясь взглядом в спины уходящих беглецов.

— Далеко не уйдём! — рыкнул сакс, так же как и погоня, сбавляя скок серой кобылы. — Укрыться надо! God demet!..

— В лес! — отозвался царьгородец, мотнув головой к ближайшему от дороги языку леса…

В это время княжьи стали дружно прямо с сёдел натягивать луки.

Вершко, видя разворот беглецов в сторону леса, понял, что случай зацепить из лука будет только один и только сейчас.

В миг он скатился с коня, снарядил и мощно натянул тетиву. Запал от скачки слился с его недюжинной силой, а гулкие стуки сердца, казалось, замерли на вздохе. Он видел цель как свою ладонь. Ноги срослись с землёй. Не дрогнула твёрдая рука. Мгновение стало вечностью.

Расстояние до цели сейчас было уже шагов двести пятьдесят, и она, удаляясь через лужок, поворачивала влево, подставляя бок. Его люди рысили вперёд, целили с шаткой опоры — хоть что говори про меткость степных всадников-лучников, ничто не заменит добрый увесистый лук и крепкие ноги, стоящие на Матушке-Земле, для точности стрельбы.

Предощутил — «Попал!». И выпустил стрелу.

Стрела, как Божья кара, взмыла вверх, загудела на свободе свою древнюю песню, будто она — толстая медная струна, и только петь её учили; медленно повернулась вокруг оси, невидно трепеща красным пером, и посмотрела, наконец, вниз острым своим бронебойным клювом на жертву у самой кромки леса.

Чхаг!! Коротко и жутко сбило кадык у сакса. Упав с лошади, он захрипел, забился и заизвивался как рыба, выдернутая на берег. Хватаясь за горло руками, он в ужасе не мог понять, чем дышать и как жить, бил землю ногами и хлебал свою кровь.

Царегородец верхом припустил сильнее, и за ним — серая кобыла налегке, не останавливаясь, ускакали в негустой, светлый лес и далее, далее, спасаясь, без разбору дороги.

Погоня возликовала единым голосом, окружая добычу, гогоча и поглядывая на старшину. Прытко, изловив старшинского коня, скакал к герою дня.

Сам герой дня застыл, выставив левую ногу вперёд и отклонивши корпус назад, лук приопущен, правая рука на отлёте, поднявши подбородок, всё ещё держа в уме удачный выстрел.

Прытко дал коня. Старшина тряхнул головой и одним махом вскочил в седло. Как будто не было усталости караульной ночи, целого спекотного дня и изматывающей скачки. Поехал к отряду.

Саксонский полумонах уже нашёл положение на карачках, в котором мог не задыхаться. Звериная сила, кипевшая в сердце, могла бы поднять его в битву, но проясняющийся от боли и неожиданности рассудок приказывал выжить. И он, зажимая окровавленными руками порванную трахею, сипел и старался просто дышать.

— Попаỹся, ворог!

— От гэто стрельнув так стрельнув! Хто такое бачыỹ?

— А ведь мог и уйти!

— А зацепив то як, за самый кадык, и жывы!

— Зачепиỹ знатно, на самом краю леса, а то мог бы и уйти!

— У нашего старшины цэплялка добрая! — тут весь отряд заржал в знак великого согласия.

— Так известно — у него чеплялки хорошие, хоть правая, хоть левая, как зацепит — рад не будешь! Как он его — за горло! Схватил за полверсты за горло, за самый кадык! и на-а об землю! — крутил глазами могучий Брыва, пот слетал с его усов.

— Старшой — «Чепляло»!

— Да, верно, чепела — ухват, ухватил и готово! Га-га-га!

— Чэпель! Чэпель!! — поднял на голос подходящее новое слово сияющий прямо-таки от гордости Горобей, победно тряся в небо указательным перстом.

— Га-га-га, Чэпель! — смеялись другие.

— Чэпель! — разнеслось по округе новое понятное и очень точное прозвище. Осенило бойцов подходящее слово, подходящее под характер старшинский, не дающий никому спуску, под его ухватку воинскую — точную и жёсткую, под цепкие руки, под всё замечающий верный глаз, под въедливый, дотошный ум.

Но всё ж он и добрый человек и посмеяться над ним иногда не грех, и прозвище до сих пор никакое не клеившееся, нынче в самый раз пришлось.

Выстрел этот стал прямо откровением для всех — всё так делает старшина Вершислав — ладный воин — ухватисто, точно, чётко, в самую десяточку. И слова также говорит — молчит-молчит, потом как скажет — всё равно, что пригвоздит: смысл к делу, человека к его рукам, свяжет, сцепит в голове твоей одно с другим, как будто глаза тебе откроет.

Двое — Пловда и Зграбень сошли с коней осматривать и вязать пленённого. Восторженный выстрелом молодой боец Граник подскочил и подобрал счастливую краснопёрую стрелу. Подъехал Вершко, и Горобей и Брыва одобрительно били его по плечам, да по спине, хвалили горделиво и гоготали. Радовался открытой хорошей улыбкой Кудеяр. Прытко чуть не подпрыгивал от гордости.

Объявили ему, что теперь он — Чепель! Вершко ухмыльнулся в русые свои усы — «не обидное… а может и правда…». Подумал о небесной подковке засунутой в сапог. И аж дух захватило.