Чепель. Славное сердце - [9]

— Сто-ой!!!..!!! Шоб ты сдох!!!

— Ты су… и…, п… тябе!!!

— …ать, твой-уу… на… падзярэм!!! — выкликали многие глотки на славянском наречии, характерно дзэкая, гэкая и шокая, и употребляя спокон века родные всему славянскому миру, а хорошо известные и не только ему, забористые обороты речи. Воздух рвали проклятия и унизительная и грозная ругань. Слова сносило встречным ветром, но души раскалялись и распалялись на расправу, хуже самой погоды. Сердца звенели бесстрашным стальным порывом. Вкус крови, казалось, слышится уже на губах.

Погоня держалась кучно, не рассыпалась, и для селян, цепенеющих от жары, как быстро возникла из зноя, так же быстро в нём и растворилась. Как дивное, но страшное наваждение.

Всадник, летевший впереди всех, наяривал плёткой сильную серую кобылу и часто гокал в такт. На нём была короткая риза, схожая по цвету с серой монашеской, но поверх — кожаная перевязь, нетипичная для слуги Христова, на которой бился короткий меч. Спину его прикрывал небольшой из тройной дублёной кожи с нашитыми бляхами щит, а из щита уже торчали пару метких стрел. Из-под ризы на ладонь вниз виднелась кольчужка.

Рожа у беглеца была скуластая, решительная, с перекошенным от натуги ртом, с прищуренным от встречного ветра глазами. Щурился он на саксонский манер — глаза делались волчьи. Волосы имел светлые, непокрытые они лихо развевались на ветру. Выбрит он был по имперской моде — ни усов, ни бороды. Сам — крепкий, широковатый, подбородок квадратный с глубокой разорой* и весь вид — разбойничий.

За ним, отставая на корпус лошади, на вороном узкомордом нездешнем жеребце мчался явно гридень, либо шляхетский — воин, одним словом — прямой, высокий, крепкоплечий, чёрный волосом и с тонкой чёрной бородой и усами, загорелый, скалил белые зубы. На голове — лёгкий шлем, под кольчугой — рубаха белая, хорошая, поверх кольчуги, несмотря на жару — добрая стёганая куртка без рукавов, какие вздевают под серьёзную бронь. У него тоже висел меч — узкий, длинный, слегка изогнутый, может и Дамасской работы. Этот — похожий, скорее, на царьградца.

Он всё заглядывал назад, не наседает ли погоня, что боялся он её — не сказать: уверенный очень, сильный, но чтоб развернуться и дать бой — надо ж быть безумцем.

И сдаваться этим двум тоже явно не хотелось…

Были они налегке, без вьюков, а только с небольшими седельными сумами — как есть, за поворотом их ждал обоз со всем необходимым!

На расстоянии около четырёх сотен шагов за ними ревел на скаку, как разъярённое бычье стадо, отряд из десятка вооружённых бойцов. Они щедро хватали ртом пыль, поднятую беглецами, а после них самих дороги было не видно совсем.

Эти, сразу было ясно, — стража князя Любомира. В белых с червоным* наддёвах. При ближайшем рассмотрении на белом поле нарисован червоны щит, а на щите опять-таки белая с зубчатым верхом башня. Нетрудно догадаться, что это могло бы значить. Нарисована Белая Вежа, большая срединная башня в княжьей крепости — знак твёрдости и верности князя Любомира и его дружины.

Невелик князь и стража невелика, но всё же сноровка воинская видна сразу. Расстояние до беглецов медленно сокращалось. Дружная погоня, слаженная. Некие воины из лука успевают стрельнуть. И цвирканье тетив и стрел вплеталось в общий гомон.

Во главе погони нёсся, как ветер, старшина Вершислав. Помня, как загнал на своём веку уже двух коней, он своего буланого не стегал, а нагнувшись низко к его шее, рычал ему над ухом, что, мол, «Давай-дава-ай, р-родно-ой, быстре-ей!!!» И коню это было как-то здорово понятно.

Справа почти вровень скакал Брыва на крепконогом богатырском жеребце рыжем в белые пятна, с заплетённой в косички нестриженной гривой. Так могуче это выглядело, что, казалось, попадись им с конём по дороге обхватное дерево — дерево снеслось бы, как свирепой бурей, с корнями.

Слева от Вершко летел Горобей — с чёткими скулами, сурово молчащий, похожий на натянутую струну. Усы его, пусть и не очень длинные, лихо вились по ветру. А конь его, такой же поджарый и мускулистый, как хозяин, знал своего седока с жеребячества и слушался, как будто был его продолжением.

Кудеяр на красивой, норовистой гнедой кобыле, что подпускала к себе на удивление только Кудеяра, держался за старшиной, слегка вправо, чтобы и быть рядом, и самому видеть дорогу, и сохранять свободу манёвра.

Прытко на таком же, как сам, бойком разномастном конике норовил обойти Горобея слева, а Горобей его осаживал: «Не лезь вперёд батьки!» Горобей-то ведь ещё и над десятком бойцов десятник. Погрозить порою может ещё как!

Остальные семеро бойцов ровно, не напирая, скакали следом. Жадно впитывая скачку, бойцы ловили каждый миг, ища возможность для перехвата беглецов, но те либо хорошо знали дорогу, либо очень хорошо понимали тонкости военного дела и никакой возможности ни пересечь их путь, ни легко настичь на каком-нибудь повороте, ни даже толком прицелиться не давали.

Прытко прикидывал, как бы отличиться, поймав лучше вон того — чёрного здоровенного.

Кудеяр присматривался к манере галопа беглецов, стойке в стременах и запоминал следы в пыли.

Горобей соображал, откуда могут быть такие бравые и лихие скакуны у якобы купца с охранником.