Чемпион - [11]

— Эй, иди-ка сюда, — позвал он не очень приветливо.

Я подъехал.

— Где Султан?

— Откуда я знаю...

— Как же это ты не знаешь? — сверкнул на меня глазами Сугур, угрожающе перебирая в руках камчу, — раз­ве вы не вместе воруете каракуль?..

Сугур, прицеливаясь на меня злыми черными глазами и становясь все более сердитым, по-петушиному обошел вокруг моего коня и вдруг гневно налился краской и закричал:

— А ну, слезай с кобылицы!.. Я вам покажу! Я вас научу!..

 И он, легко потянув за рубашку, опрокинул меня с коня. Я кое-как удержался, чтобы не растянуться на земле.

 Со стороны на нас смотрели люди. Кто-то смеялся. Я стоял, растерянно опустив руки, и не знал, что мне делать. Такого позора я никогда не переживал. К тому же я чувствовал, что нашему вольному житью с Султаном пришел конец. Больше уж мы не будем с ним джигито­вать по джайляу. Вскинув седло на плечи, я пешком направился в сторону своего аула.

Слух о том, что произошло на празднестве, дошел и до мамы. Честно говоря, я никогда не хочу ее огорчать, но как-то так получается, что в последнее время она часто расстраивается из-за меня.

Мне давно надо было с ней поговорить откровенно обо всем. Если бы я мог рассказать ей о том, что хочу стать писателем, что с Султаном сдружился только пото­му, что он доставал мне лошадей (я так люблю верховую езду!), что каракуль он стащил, не спрашивая меня, и на джайляу я приехал за тем, чтобы увидеть ее, — если бы все это я рассказал маме, она бы меня поняла и прости­ла. Но я никак не могу начать об этом разговор, и когда мама в чем-либо упрекает меня, я неловко оправдыва­юсь, и глаза у нее становятся еще больше печальными. Видимо, в эту минуту она думает, не лучше ли ей выйти замуж за Каратая и тем самым наказать меня за все мои проступки. Но ведь мы с мамой не любим Каратая, и нам совершенно не нужен его облезлый, как старый верблюд, мотоцикл.

С такими мыслями я возвращался домой из аула ко­неводов.

...Мама сидела на пороге шалаша и штопала мою рубашку. Лицо у нее было грустное, и я уже знал, о чем она меня сейчас спросит. Подойдя к ней, я оста­новился и стал молча ждать. Не поднимая головы, она сказала:

— Сынок, что ты там натворил?

— Что я натворил?

— Разве я не говорила, чтобы ты не связывался с Султаном? Держись от него подальше.

И тут я решил объяснить маме все по порядку, ска­зать ей то, о чем я только что думал. Я сел рядом и начал:

— Я ничего не делал, мама...

Лицо у нее стало еще более грустным. Она посмот­рела на меня, глубоко вздохнула и сказала:

— Неужели ты не знаешь, что я сохну от одних твоих похождений. Хватит тебе скитаться, вернись в аул и работай в колхозе вместе со всеми ребятами.

— И так вернусь, — буркнул я и замолчал. Разве я мог в эту минуту сказать ей, что хочу стать писа­телем.

Утром на центральную усадьбу колхоза отправилась грузовая машина. Шофер — веселый, разговорчивый па­рень по имени Каипжан — усадил меня в кабину, я про­стился с джайляу и поехал домой.

Наш путь шел в объезд: напрямик через горы ма­шина не могла пройти. Снова, но уже с другой стороны, я увидел красноватые горы, вспомнил, что где-то там за перевалом стоит юрта, в которой живет конопатый маль­чик Даулет.

Когда мы миновали равнину, Каипжан свернул влево и по бездорожью направил машину в горы.

— Куда мы? — спросил я.

— В этой лощине школьники косят сено. Сегодня кончают, захватим их с собой.

Чего-чего, а встретиться со своими ребятами именно сегодня я не хотел. Они уже, наверное, слыхали обо всем, налетят на меня роем и начнут дразнить. Особенно хит­рый Жантас.

Мы подъехали к предгорью. На том берегу узкой бур­лящей речки показалась юрта и белая палатка. Над палаткой реяло небольшое красное знамя. На лужайке, чуть пониже юрты, группа загорелых ребят в одних тру­сиках играла в волейбол. Я узнал среди них Жантаса, Темира и других.

Машина подошла к берегу речки, остановилась. Ка­ипжан вылез из кабины и стал обследовать речку. Она была неглубокой, но на дне виднелись глыбы острых камней.

— Эй, ребята, где можно переехать на ту сторону? — крикнул Каипжан.

Ребята бросили игру и прибежали к речке. Загоре­лый коренастый подросток, спортсмен Батырбек, стоя на том берегу, сказал:

— Переезд остался далеко внизу. Здесь нигде не пе­реедете...

— Как же теперь быть? — задумался Каипжан. — Меня председатель просил привезти вас домой.

Ребята загалдели, каждый спешил дать свой совет.

— А мы сейчас устроим здесь переезд, — заявил Ба­тырбек так уверенно, как будто он всю жизнь тем и за­нимался, что устраивал переезды.

— Как же ты это сделаешь? — спросил Каипжан.

— Строительная бригада здесь оставила бревна; ес­ли под колеса положить шесть бревен, связав их по три, разве машина не пройдет?..

Стоило Каипжану согласиться с этим предложением, как Батырбек тотчас же распорядился:

— Дежурный, играй сбор!..

Мелькнув загорелой спиной, дежурный влетел в па­латку и через минуту вынес оттуда сверкавший на солн­це серебристый горн. Мальчик подбоченился, поднял горн и начал трубить сбор. Веселые призывные звуки полетели далеко в горы и вернулись оттуда эхом.

Ребята бежали к горнисту со всех сторон и выстраи­вались в шеренгу перед палаткой. Все это было сделано быстро и красиво. И мне стало очень обидно, что я си­жу в кабине, а не стою там, в шеренге, вместе со всеми ребятами. По правде говоря, ведь они все неплохие ре­бята!