Чем я хуже? - [87]

— И то верно… Так ты предлагаешь Клавдию и в машинистки… То есть, ей придется открыть: кто ты такой?

— Придется, — кивнул Алексей Валентинович.

— И как она отреагирует? Как думаешь? Как она к тебе, как к чужому мужчине в теле ее мужа отнесется? Она ведь, чисто по-женски, может посмотреть на эту ситуацию так, как будто ты невольно, но «убил» ее мужа и занял его тело. Не боишься, что она тебя возненавидит? Если у вас не сложатся с ней отношения — ее могут решить не только изолировать в тюрьме, но и вообще убрать, от греха подальше. Не жалко?

— Процентов на 99 я уверен, что она меня не возненавидит. Только, прошу, не нужно ей наперед ничего обо мне рассказывать. Если разрешат Клаву сюда привезти — давай, Михаил, я сам ей все объясню.

— Ладно, — хлопнул ладонями по коленям Михаил и встал. — Лично я согласен с твоим предложением. Буду ходатайствовать. А там — как наверху решат. Теперь вставай — работа ждет. В сейфе я оставил список вопросов, которые тебе нужно будет осветить в первую очередь.

Когда за обедом молчаливая Татьяна сосредоточенно сервировала круглый стол, Алексей Валентинович мягко взял ее белотелое гладкокожее предплечье своей лапищей и придержал.

— Послушайте, Татьяна, — сказал он, глядя в суровые голубые глаза, — дико перед вами извиняюсь за свою дурацкую шутку насчет моего мужеложства. Просто я веселый. Шутить люблю. Вы очень обаятельны, как женщина. Без сомнения шикарны и возбуждающи. Но, к моему глубокому сожалению, я уже женат. И, надо же такому случиться, я люблю свою жену и негуляю (в голове промелькнул и испарился стыд за измену своей настоящей жене). Даже с такими очаровательными женщинами, как вы. Мне, я честно говорю, очень трудно было сдержаться и не ответить на ваше весьма заманчивое «предложение». Не обижайтесь на меня, пожалуйста. Хорошо?

— Хорошо, — слегка оттаяла Татьяна. — Редко попадаются мужчины, хранящие верность своим женам. Вы прямо феномен какой-то. А если все-таки передумаете, ну, мало ли, — только скажите…

— Да, нет, — покачал головой Алексей Валентинович, — я не передумаю. Теперь, мир?

— Мир, — белозубо, снова демонстрируя очаровательные ямочки на пухленьких щечках, улыбнулась Татьяна.

— Тогда, — тоже широко улыбнулся Алексей Валентинович, — не надо больше плевать в нашу еду. Хорошо? (Михаил, уже приступивший к солянке аж поперхнулся и закашлялся).

— Да, что вы такое придумываете, — почему-то покраснела Татьяна. — Никуда я не плевала. Опять шутите?

— Конечно, шучу. Кому охота с этой не пыльной работы переквалифицироваться в тюремные надзирательницы куда-нибудь в Магадан? Верно я говорю?

— Верно, — опустила голубые глазки Татьяна и, закончив сервировку, укатила столик на кухню.

— Так ты думаешь, — спросил положивший ложку Михаил, когда за Татьяной хлопнула дверь, — она сюда плевала?

— Судя по тому, как она покраснела — я бы не удивился, — ответил улыбающийся Алексей Валентинович. — Но я все равно с аппетитом поем. Буду считать, что я с ней взасос поцеловался. Делов-то. А ты, Михаил, если брезгуешь — хлебушком наедайся — он, вроде, сухой, точно не оплеванный (Михаил взял в руку ломоть белого хлеба и с сомнением его осмотрел). Правда, — продолжил шутить Алексей Валентинович, — кто ее знает, по какому своему месту она этим ломтем, злясь на меня, проводила…

— Да, ну тебя к шуту гороховому с твоими домыслами, — засмеялся Михаил. — Тебя послушаешь — голодным останешься (и таки продолжил с аппетитом уплетать сытную горячую солянку, заедая свежим белым хлебом).

Глава 12 Призовая стрельба

На следующий день, где-то за час перед ужином, когда Алексей Валентинович усталой рукой продолжал описывать, насколько он помнил, будущее внутриполитическое состояние боярской, как ее любили называть в советской прессе, Румынии, к нему зашел Куевда с кобурой на ремне и биноклем на шее. Подошел к столу, внимательно просмотрел уже готовые материалы, заглянул в частично исписанный лист на зеленом сукне и велел своему подопечному закругляться:

— Дописывай, Алексей, до какой-нибудь точки и закрывай ручку, — велел он ему. — Пока не стемнело — другим интересным делом займемся.

— С удовольствием, — потянулся Алексей Валентинович. — А каким?

— Постреляем. В саду. ТТ свой опробуешь. Охрану я предупредил.

— Ух, ты, — по-мальчишески искренне обрадовался Алексей Валентинович и поставил в конце незаконченного предложения большую жирную точку. — Я уже. Дописал.

— Мог бы хоть предложение закончить, — засмеялся Михаил. — Ладно. Пошли. Свой пистолет не забудь.

В глубине сада, у дальней стены кирпичного забора, был насыпан то ли специально для таких случаев, то ли для какой другой надобности, холмик земли высотой метра полтора, поросший уже начинающей желтеть травой. На склоне холмика стоял изрешеченный пулями фанерный щит. Напротив, метрах в двадцати, был вкопан некрашеный деревянный столик на одной толстой ножке и пара скамеек, посеревших и потрескавшихся от непогоды. Капитан положил на столик стопку мишеней и придавил двумя не початыми картонными пачками патронов. Сходил к холмику и наколол одну из бумажных мишеней на торчащие гвоздики щита.