Чем я хуже? - [59]

Оба конвоира расположились на деревянной скамье, а Алексей Валентинович с превеликим удовольствием принял душ. Такого наслаждения от элементарной помывки он еще в своей и старой, и новой жизни ни разу не испытывал. Куда там парной и сауне. Горячая, вода из ржавого душа, специфический запах хозяйственного мыла. Да это же просто райское наслаждение. Нирвана. Заодно и напился безумно вкусной (хоть и отдающей железом) водой (одной кружки воды в день его могучему организму было явно маловато). Теперь бы еще сытный обед и мягкую кровать с чистым бельем…

Спешить было некуда, конвоиры спокойно сидели на лавочке в предбаннике и не торопили. Он не спеша помылся, не спеша постирал провонявшиеся и местами окровавленные вещи, не спеша оделся в свое чистое, не спеша скатал туго отжатые еще мокрые вещи, прихватил рюкзак и не спеша оправился на выход впереди конвоиров.

Коридоры, повороты, лестницы, опять коридоры, повороты. То, что его ведут не в карцер, он понимал, но и на дорогу в «родную» камеру маршрут не походил. Может на допрос? К новому следователю?

Привели не к следователю — все-таки в камеру. В новую камеру. По сравнению с карцером — королевский люкс: двухместная (нары двухэтажные) но, похоже, сосед отсутствует; небольшой столик у стены; табурет; умывальник и унитаз возле двери за невысоким барьерчиком; на нарах подушка в чистой наволочке, под коричневым казенным одеялом призывно белеет простыня. Моментально захотелось спать: аукнулось пребывание в карцере. Алексей Валентинович аккуратно развесил постиранные вещи на верхних нарах, разделся и с небывалым удовольствием улегся в свежую, пусть и тюремную, постель. Но заснуть так и не успел. Противно заскрежетал отпираемый замок, и незнакомый сухопарый безоружный надзиратель занес в камеру несколько вставленных друг в друга эмалированных судков, кружку, ложку и ароматно парующий медный чайник.

«Ни хрена себе обслуживание», — порадовался Алексей Валентинович; плюнув на сон, в трусах и майке вскочил с кровати; обулся и присел к столу. В одном судке был густой борщ, уже щедро сдобренный сметаной, в другом — рассыпчатая гречневая каша с мясом (аж слюни потекли), в третьем — толсто нарезанные ломти белого хлеба. Чайник был полон чая. Пей — не хочу. Помня, что после голодовки сразу много есть противопоказано, Алексей Валентинович, с трудом удерживаясь, медленно и с наслаждением съел немного борща с половинкой куска хлеба, запил кружкой чая и вернулся в кровать — спать и переваривать.

Вероятно, за ним следили через глазок в двери. Как только он лег, зашел прежний надзиратель и стал собирать со стола посуду. Алексей Валентинович встрепенулся на кровати.

— Пожалуйста, товарищ, в смысле, гражданин, не нужно ничего убирать. Пускай все постоит, как есть. Я посплю немного и доем. Даже остывшее.

— Хорошо, — согласно кивнул тюремщик, оставил посуду и вышел.

Алексей Валентинович упал на подушку и моментально провалился в сон без сновидений.

— Нефедов! — разбудил его, не выспавшегося, голос тюремщика, стоявшего рядом. — Просыпайтесь.

— Чего? — с трудом поднял тяжелую голову с подушки «Нефедов».

— Вставайте. Вас вызывают.

— Веселенький?

— Нет.

— А кто?

— Увидите. Одевайтесь.

Алексей Валентинович оделся, торопливо проглотил несколько ложек остывшей каши с гуляшом и запил все еще не остывшим сладким чаем. Дверь камеры отворилась — не поздоровавшись, зашел тюремный парикмахер с бритвенными принадлежностями и вафельным полотенцем на шее. Обслуживание было далеким от харьковского (ни тебе похлопываний по щекам, ни тебе горячего компресса, ни тебе монолога с местечковым акцентом), но быстрым и без порезов. По коридору повел его лишь один безоружный тюремщик, что тоже обнадеживало. Похоже, опасаться его перестали.

Глава 9 Товарищи офицеры

Кабинет был довольно солиден: дубовые панели до середины стен; натертый воском до зеркального блеска паркет; массивный Т-образный зеленосуконный сверху стол с чередой добротных стульев явно еще дореволюционной работы; большие похожие своих прототипов портреты маслом Сталина и Дзержинского; не зарешеченные, освещенные солнцем окна с тяжелыми, собранными по бокам портьерами.

Темноволосый капитан госбезопасности, в этот раз без фуражки, так для Максимова удачно откликнувшийся на его крик души в тюремном коридоре, сидел лицом к двери за длинной, для посетителей, частью стола. На более узком, хозяйском, месте, в окружении малахитово-бронзовой лампы, массивного телефона, и вычурного антикварного чернильного прибора восседал на где-то и когда-то конфискованном кресле с высокой резной спинкой сорокалетний с серебряным бобриком на голове усталый майор госбезопасности с ромбом в каждой петлице (целый комбриг, если по-армейски). В углу кабинета скромно примостился за пишущей машинкой невзрачный писарь в чине сержанта ГБ.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Алексей Валентинович, остановившись у порога.

— Добрый день, Александр Александрович, — поприветствовал его хозяин кабинета, — не стесняйтесь, присаживайтесь. Или, может быть, вы предпочитаете обращение «Алексей Валентинович»?

— В принципе, да, — он отодвинул стул напротив капитана и присел к столу, широко раскинув руки на мягкое зеленое сукно. — Привычнее — Алексей Валентинович.