Челюсти пираньи - [22]

Пока же Ланина спала, у меня было свободное время. И как бы само собой получилось, что я стал размышлять о том, как узнать имя киллера и выйти на его заказчика? Я достал из кармана куртки найденную у убитого фотографию и стал ее внимательно рассматривать, пытаясь обнаружить детали, которые помогли бы мне хотя бы на шажог приблизиться к разгадке. Но деталей таких было крайне мало. Девушка сидела на диване, у нее было милое счастливое лицо, а вот выражение его лица — очень серьезное. Единственное, что привлекало к себе внимание — это картина над диваном. В детстве я неплохо рисовал, и школьный учитель по этому предмету на полном серьезе предрекал мне большое будущее. Поэтому интерес к живописи у меня сохранился с тех далеких времен. Я легко определил, что по стилю полотно принадлежит Ренуару.

Я продолжал внимательно рассматривал фотографию, пытаясь понять, что удивляет меня в ней. И наконец догадался, она была ассиметричной, было не понятно, кто на снимке главный объект — влюбленная пара или картина? Фотографирующий в момент съемки находился в низу, где-то в районе пола, и явно хотел уместить в равной степени в кадре и людей и полотно.

Этот странный снимок требовал дальнейшей работы, он мог стать ключом к загадке вчерашнего покушения на Ланину. Но какое мне в общем дело, я уже все решил и осталось лишь выполнить формальности.

Мне вдруг надоело находиться в своей комнате, я вышел из нее. И оказалось, что дом отнюдь не вымер, в нем уже текла жизнь. Первой, на кого я наткнулся, была донна Анна. Она улыбнулась мне, но как-то озабочена.

— Как хорошо, что вы встали, — сказала она мне.

— Что-то случилось?

Ее прекрасные испанские глаза взглянули на меня красноречивей всяких слов.

— Эрнест Георгиевич, — тихо сказала она.

— Что Эрнест Георгиевич? — переспросил я.

— Он выгнал меня из детской и заперся с Артуром.

— Но он же отец, почему он не может побыть с сыном?

— Он пьян, а вы не знаете на что он способен, когда выпьет. Я тревожусь.

— Но предупредите мать Артура, пусть она вмешается в процесс воспитания.

— Мне так не хочется ее будить, она вчера очень поздно вернулась.

Черные выразительные глаза донны Анны умоляюще смотрели на меня.

— Вы хотите, чтобы я вмешался?

Женщина едва заметно кивнула головой.

Вот черт, подумал я, только этого мне не доставало. Почему я должен вмешиваться в отношения отца с сыном?

— Ну хорошо, Пойдемте, посмотрю, что там происходит, — неохотно проговорил я.

Мы подошли к детской. Я прислушался к доносившимся из нее звукам. Слышались голоса: взрослый и детский. В первые мгновения мне они показались вполне мирными, но внезапно раздался пронзительный визг. Я рванул дверь и вбежал в комнату. Отец гонялся за сыном, размахивая клюшкой для гольфа. Судя по гримасе ярости на его лице, он явно намеревался ударить ею сына. Еще пара секунд — и ему это бы удалось, но я успел перехватить его руку и завести за спину. Орудие экзекуции выпало из ладони Эрнеста.

— Зачем вы гоняетесь за мальчиком? — спросил я.

— Это мое дело, это мой сын. Он не слушается меня. А я его заставлю. Хочет он того или нет. А вы не вмешивайтесь. Иначе…

Но что будет иначе, он не успел мне поведать, так как в комнату ворвалась Ланина. Она бросилась к сыну и заключила его в объятия. Убедившись, что с мальчиком все в порядке, она повернулась к мужу.

— Я тебе запретила сюда входить! — закричала она.

— Ты не имеешь право мне чего-либо запрещать! — на крик криком ответил он. — Это мой сын. Он обязан меня слушаться. А ты настраиваешь его против меня. Я тебе этого не позволю.

— Я его не настраиваю, но ты ведешь себя так, что мне страшно, когда ты находишься в детской. И тебя пускать сюда я не буду.

— Ах вот как, не будешь!

Лицо Эрнеста обрело цвет вареного рака. Я настороженно следил за ним, так как мало встречал людей, которые столь плохо бы владели собой. Любое сопротивление его воли, желаниям выводило его буквально из себя. А вспыльчивый импульсивный характер завершал все дело, превращая этого взрослого мужчину в абсолютно невменяемого человека.

— Можешь быть в этом уверен, — твердо сказала Ланина.

Ее слова оказались той последней каплей, после которой вода потоками стала выплескиваться из чаши. Если до этой секунды лицо Эрнеста было красным, то теперь оно стало пунцовым, последние капельки самообладания окончательно покинули его, и с громким ревом он бросился на жену. В руках он снова сжимал поднятую с пола клюшку, которой угрожающе размахивал перед собой. Ланина же не двинулась с места, она лишь заслонила собой сына. Еще одно мгновение — и удар мог бы прийтись ей по голове. Пантерой я прыгнул вперед и в последний миг сбил Эрнеста с ног, и мы оба покатились по полу. Вместо жены теперь он попытался достать своим орудием меня. И частично ему это удалось; я не успел перехватить его руку, и получил удар в висок. У меня помутилось в глазах, но все же хватило сил, дабы вырвать у Эрнеста клюшку, а самого отбросить в сторону. И так как мы находились рядом со стеной, то он ударился о нее затылком и затих.

Все действующие лица этой мизансцены постепенно приходили в себя. Я потрогал свой висок и увидел, что мои пальцы окрасились в красный цвет. Что касается Ланиной, то она устремилась к мужу, который медленно поднимался с пола. Убедившись, что с ним все в порядке, она подошла ко мне.