Челтенхэм - [75]

– Это спорный вопрос.

– Да, тут проблема… В любом случае, если ты претендуешь на эти горы, у нас там общий враг, это вонючая шайка Южной Конференции, стерва Маргарита их подкармливает, без боя они не уступят ни тебе, ни мне… Тут мы союзники!

– Не возражаю, – все так же отчетливо согласился Бэклерхорст.

– Отлично, отлично… Питер, дай мне его руку, я ее пожму… Пошли дальше. Вопрос тоже болезненный… Смокгоунхилл.

– Это Северная Шотландия.

– Охотно верю, а дальше? До самого моря там нет никакой границы.

– Проведем.

– Но как?

– Все это Северная Шотландия.

– Шелл, Шелл, опомнись. Все территории между Лидсом и Бортуиком – это старинные английские земли.

– Проведем границу.

– Не забывай, там уже вклинивается Дания.

– Дания – это другое государство. Мы не можем его делить.

– Верно, верно. – Ричард почесал свою кривую залысину. – Загвоздка в том, что на этих северных землях засел Нортумберленд и двое его подручных идиотов – этот припадочный принц Уильям и Чарли Конюшня. Они помешают нам проводить границу. Надо разгромить их войско, а самих убить.

– Убьем.

– Вот это разговор. Питер, дай мне еще раз его руку. Шелл, я знал, что мы поймем друг друга. Брайан, налей… Шелл, давай поклянемся – что бы мы ни делили и как бы ни воевали, мы все равно останемся друзьями… не будем ссориться. Выпьем за это.

– Я не могу. Голова не соображает.

– Не переживай, у меня это с детства, и ничего, живу. Ребята, запомните и потом расскажите – король Шотландии, даже будучи в доску пьян, не уступал ни пяди своей земли…

– Он такой! – радостно ревели близнецы.

– Шелл, теперь нам осталось поделить Европу на зоны влияния. Ты ведь не претендуешь на Бристоль и Южный Уэльс?

– Не претендую.

– Замечательно. Тогда сделаем так: ты берешь Италию, а я – Германию.

– Не возражаю.

Очнувшаяся Джингильда с изумлением прислушалась к их беседе и закричала:

– Двое пьяных нахалов! Немедленно, оба, ложитесь спать!

Через десять лет этот разговор двух крепко подвыпивших юнцов уже никому не казался смешным.

* * *

Дорогой Роджер!

Ты даже представить себе не можешь, как меня бесит, что приходится принимать участие в этом идиотизме – будучи в двух шагах от Аквитанских проходов, я вынужден с боями пробиваться к Корнуолльскому побережью, то есть двигаться в противоположном направлении. Чувствую себя кэрролловской Алисой в квадрате. Что ж, как сказал поэт, «таковы гримасы нашей потусторонней жизни», и все же, при всем моем релятивизме, мне как-то дико – то, за что через несколько лет нам придется проливать моря пота и крови, я сейчас мог бы без труда взять голыми руками. О боже, Аквитания, райский край, предмет наших многовековых мечтаний, она лежит предо мной, только бери, и что же? Скажут ли мне «спасибо» герои будущих сражений за то, что я не лишил их посмертной славы?

Вообрази, Бэкхэм, этот новоявленный старец-аристократ, прислал мне письмо, где предостерегает от пролития английской крови. Ты знаешь, Родж, существует разряд мерзавцев, обожающих прятаться за традиционные моральные нормы, и при этом верить в собственную праведность. Будь я Господом Богом, я бы куда снисходительней относился к тем из подлецов, которые, по крайней мере, честны сами с собой и отдают себе отчет в том, какие пакости творят. Бэкхэм, трижды продажная тварь, всю жизнь только и ливший английскую кровь за французские деньги, теперь учит меня патриотизму. Что-то он не вспоминал ни о каком патриотизме, когда жег Корнуолл. Ничего. У меня припасено нехитрое деревянное устройство, которое поможет ему произвести переоценку ценностей.

Как бы то ни было, Родж, я снова в Англии и, само собой, был бы счастлив тебя видеть. Приезжай, посмотришь, соберешь материал для своих исторических хроник, познакомишься с Джингильдой – чертовски милая девушка, пройдешься по макбетовским местам – все кровавые таны живы-здоровы и горят желанием с благодарностью пожать тебе руку.

Засим остаюсь

твой верный друг Ричард.

* * *

Ах какой был великолепный луг! Так и хочется сказать – «альпийский», но нет, альпийские луга лежат выше, а это просто ширь горного – еще точнее – пышного предгорного разнотравья в человеческий и выше рост. Он открылся, едва расступились полосатые стены ущелья – черные, белые и серые полосы, слои древних отложений, проточенные дождями, и через край этих стен, с насупленных бровей размытого ручьями дерна тоже прядями лохматой весенней шевелюры свисали травяные космы с длинными хлыстами не то вьюнка, не то плюща. А какой вид! Травы доходили до самого обрыва террасы над Твидлом, но знаменитого поворота реки видно не было, его загораживали громады валунов Пяти Братьев, однако сама нижняя долина с седловиной Алурских ворот и уходящим на запад гребнем Малого Джевеллинского хребта смотрелась изумительно, а в самом проеме седловины, в нежной голубой дымке можно было различить краешек лежащих еще ниже Хармагидских Полей и дремучей лесной дали за ними.

На противоположном краю луга, слева, растянулась неровная, черная, местами поблескивающая лента с нестройно шевелящимся лесом копий над ней. Там стояло вражеское войско. Едва заехав в море трав, Ричард встал в стременах и припал к биноклю.