Человек в сорном ящике - [2]

– Убирайся к черту!

– Я не одна. Со мной дети. Пусти. Теперь дождь, куда они денутся? – взмолилась мать.

– Мне что за дело!

– Побойся бога!

– Проваливай!

Так надоедали ему каждую ночь. Каждую ночь стучался к нему то один, то другой, и он рычал на всех, как зверь, осыпая ругательствами, посылая всех к черту и пуская нередко в ход кулаки и железный крюк, как только субъект казался назойливым.

Только раз он смягчился и разделил свое ложе. Тот, с которым он разделил его, был человек почти нагой, с ввалившимися от продолжительной голодовки щеками, тощий и промерзший.

Человек этот постучался зимой в два часа ночи.

– Кто там? – спросил Тряпка.

– Больной, голый человек, – отбарабанил тот зубами. – Ради бога, пустите. Силы меня покидают. Я замерзаю.

– Ступай в приют!

– У меня четырех копеек нет.

– Так околевай. Беда большая! Одним скотом будет меньше! – И Тряпка повернулся на другой бок.

Наступило молчание.

Метель тем временем за ящиком разыгрывалась сильнее. Слышно было, как трещат под ее напором эстакада и пакгаузы.

– Ради Христа, впустите! – опять раздалось за ящиком.

Тряпка освирепел, схватил крюк и хотел было стукнуть по голове надоедавшего, но раздумал.

– Черт с тобой, лезь! – крикнул он, подбросив ногой крышку.

Человек не заставил себя просить и свалился в ящик.

– Легче, чуть не задушил! – ощетинился Тряпка.

Тот смолчал и всецело отдался теплоте, исходящей из преющих под ним отбросов. Он ворочался, зарывался ногами и руками, и мало-помалу члены его согрелись.

– Голоден? – резко спросил Тряпка.

– Голоден.

– А долго не жрал?

– Два дня.

– На, жри! – И, порывшись под собой, он вырыл из своей ужасной кладовки кусок бурака и сунул ему его в руки.

Тот схватил бурак с жадностью.

– Ты кто? – спросил потом Тряпка.

– Сам видишь, – последовал резкий ответ.

– Ого! Да я ведь тебя согрел и спас от смерти. Без меня замерз бы. Ах ты, свинья, свинья!

– Сам свинья! – галантно ответил, потягиваясь, разогревшийся субъект.

– Поругайся-ка еще, так я тебя вышвырну.

– Смотри, как бы я тебя не вышвырнул. Что, ты арендовал ящик? Ящик общественный, и все могут им пользоваться!

Тряпка взвыл, как зверь, схватил неблагодарного за горло и подбросил ногой крышку, желая справиться с ним, как справлялся с крысами, но субъект не дался. Он схватил Тряпку также за горло, и между ними завязалась борьба.

– Пусти! – прохрипел уступчиво Тряпка.

Тот пустил. Наступило перемирие.

– А большая вы, должен я вам сказать по совести, ско-о-тина! – проговорил, отдохнув, Тряпка.

– И вы не меньше!

Тряпка на этот раз проглотил пилюлю спокойно.

– Право, вы веселый человек! – сказал немного погодя Тряпка и потрепал своего соночлежника по плечу. – Нельзя ли поинтересоваться, «как дошли вы до жизни такой»?!

– Так же, как и вы!

– Понимаю и вполне сочувствую. Вы не любите, когда зондируют вашу почву. Я то же самое. Спокойной ночи! – зевнул Тряпка и добавил: – Если вам, коллега, в ящике не нравится, можете вылезть и лечь в клепки. Этой неделей два человека в клепках замерзло.

– Покорнейше благодарю вас.

– Не за что!

Через минуту оба уже храпели, а в ящик по-прежнему царапались и стучались.

Тряпка жил так или, вернее, гнил пять лет с лишком. Пять лет были у него даровой дом, даровая постель, и он так освоился со своим ящиком, что считал его своею собственностью, а не собственностью города, и, уходя, часто дерзал запирать его. Он обзавелся даже для этой цели особым замочком.

Уйдет он, а тряпичники соберутся, сядут в кружок и ждут, пока он не соизволит вернуться, открыть ящик и не разрешит им порыться.

Впрочем, запирая ящик, он имел на это веские данные.

Тряпичники со свойственной им жадностью разбирали все в нем содержимое и нередко оставляли Тряпку без постели, отчего он всю ночь злился и от злости бился головой о ящик.

Пять лет такой жизни дали свои результаты.

Тряпка облепился язвами, нарывами, и место теперь было ему наравне с отбросами только в сорном ящике.

Нечего удивляться поэтому, что путь к прежней человеческой жизни был у него отрезан, что люди, даже дикари – братья, – стали его сторониться, что стивадоры и форманы отказывали ему в работе в трюмах, что скорпионы (таможенные надсмотрщики) гнушались его обыскивать и что его не пускали в харчевни.

Тряпка захандрил, глубже ушел в отбросы, перестал вылезать из ящика и по целым дням лежал в нем, надсаживая грудь и горло страшными проклятиями и ругательствами по адресу всего человечества. Он призывал на всех всякие язвы и ночью подымал в ящике, колотясь о стенки его руками, ногами и головой, такой шум, что стражник каждые четверть часа подходил и грозил ему кутузкой…

– Вот, рекомендую, фрукт, ананас! – послышалось однажды над ящиком.

Тот, кто произнес эти слова, был моряк. Круглолицый и с весело бегающими глазами.

Тряпка вздрогнул и вскинул голову.

Пять человек – моряк, дама и трое штатских, нагнувшись, разглядывали его с любопытством.

– Да-а-с, фрукт! – согласился кто-то.

Тряпка заскрежетал зубами.

– Диоген современный! – сострил один. – Посторониться бы, а то мы ему солнце заслоняем. Ха-ха!

– Ну и падение! – покачал головою другой.

– Бывает и хуже! – послышалось из ящика.

– Ты кто? – спросил моряк.