Человек в пустой квартире. Перед выходом в рейс - [26]

— Неправда. Вы познакомились раньше. Хотите очную ставку?

Это была проверка. Лагин застыл.

— Очную ставку? Пожалуйста, любую очную ставку. С кем, интересно?

— С матерью Марины Шаховой.

— С матерью? Да я ее никогда не видел.

— И не знаете?

— И не знаю.

Мое уязвимое место. Мать Марины, по ее собственным словам, сама тоже никогда не видела человека, с которым, как она выразилась, у ее дочери «около пяти лет длится т а й н а я с в я з ь».

— Ну да, не видели, не слышали, не знаете.

— Почему, слышать слышал.

— Что же вы слышали?

— Ничего. Просто слышал, что у Марины есть мать. И все.

Или Лагин тщательно следит за собой, или говорит правду. Вдруг то, о чем я думала уже давно, сейчас, именно сейчас оформилось в четкую мысль: что, если допустить, что Лагин говорит правду? А вот что: если допустить, что Лагин говорит правду, пятилетняя тайная связь Марины могла быть не с ним, а с кем‑то еще. Сама по себе эта мысль довольно обычна. Но только сейчас я поняла, как многое она может изменить. Очень многое. Если допустить, что Лагин действительно не знал, и не знает об этой тайной связи Марины, — этот факт вообще все переворачивает. Конечно, Лагин все еще что‑то скрывает, недоговаривает, но теперь я вынуждена пересмотреть отношение к его показаниям. Может быть, даже подумать: действительно ли он связан с преступниками?

— Хорошо, Лагин, на сегодня разговор окончен. Вас же… Вас же прошу основательно пересмотреть свое поведение.

32

Девушка, ожидавшая меня у двери в мой кабинет, была невысокой, мне показалось, она вся состоит из округлостей. Увидев меня, девушка повернулась, и ощущение чего‑то округлого до завершенности усилилось. Все в облике девушки было круглым: лицо, скрытые очками глаза, пухлые щеки, дергающиеся губы. Несмотря на это, лицо ее не лишено привлекательности. Но что с ней? Красные глаза, красный взбухший нос. Кажется, она только что плакала. Я достала ключ, вопросительно посмотрела на девушку; крепко прижимая к груди сумку, она стала всхлипывать, дергая уголками губ. Выдавила:

— Мне нужно Юлию Сергеевну Силину. Это вы?

— Это я. Простите, вас как зовут?

— Ира Уклеева. Подруга Марины Шаховой.

— Ира Уклеева? — Я открыла дверь. — Очень приятно. Проходите, садитесь.

Ира Уклеева прошла в комнату, села на стул, все еще крепко прижимая к груди сумку. Всхлипнула, сказала, глядя в пространство и не ожидая ответа:

— Вы звонили мне, да?.. Вы знаете, мне бабушка передавала… В — вы в — ведь следователь?..

— Следователь. Но что случилось?

— По — моему, Марину… Марину… — Она вдруг зарыдала, закрыв лицо руками. — Это я виновата, я… Я ей дала ключ… Какая я дура… Если б я знала, что Ванда… Что Ванда…

— Какая Ванда? Подождите, успокойтесь! — Налила из графина воды, протянула Ире, та стала пить, стуча по стеклу зубами. — Подождите, какая Ванда? Расскажите все по порядку.

— С — сейчас… — Ира Уклеева поставила стакан, некоторое время сидела молча. Наконец, посмотрев на меня теми же невидящими глазами, стала делать движения — отодвигая от себя сумку. — Знаете, кажется, Марину убили. В — возьмите это. Возьмите.

— Что это?

— Сейчас… увидите…

Я открыла молнию, достала из сумки мятую шерстяную юбку, кофту, нижнее белье, колготки. На кофте и колготках виднелись темные пятна, похожие на кровь.

— Ира, объясните, где вы это взяли?

Ира снова зарыдала, выдавливая вместе с плачем:

— Где… Где… В квартире Ванды, вот где… В квартире Ванды…

33

На Малую Охту, на Гранитную улицу, где живет Ванда Лавецкая — в ее квартире сегодня утром Ира Уклеева нашла окровавленные вещи Марины, — я приехала вместе с оперативно — следственной группой и Русиновым. Как объяснила Ира, вчера вечером Марина пришла к ней с двумя сумками и попросила позвонить знакомым девушкам и попросить, как она сказала, «переночевать на несколько дней». Ира предложила переночевать у себя, но Марина решительно отказалась, сказав: «Здесь найдут». Стали звонить, и одна из подруг Иры, Ванда Лавецкая, ушла ночевать к родителям, отдав Марине ключи от собственной однокомнатной квартиры. Сегодня, собравшись на Гранитную, Ира позвонила, но на звонок никто не отозвался. Обеспокоенная, она поехала туда, позвонила в дверь условным звонком — и увидела, что замок сорван и дверь открыта. В квартире разгром: кровать сдвинута с места, постель перевернута, рядом с кроватью валяются две пустые сумки Марины, вещи из них свалены рядом, на кровати скомканное и окровавленное нижнее белье, юбка и кофта.

При входе в квартиру я осмотрела дверь: она была чуть приоткрыта, со шпингалета с внутренней стороны сорвано гнездо для запора.

Войдя вместе с другими, увидела уютную, хорошо обставленную однокомнатную квартиру. Пока работала опергруппа, вошел Русинов; по его словам, соседи, которых он спросил, в один голос утверждают, что все было тихо, никто не слышал, как взламывали дверь.

Без сомнения, в вещах Марины что‑то искали, причем искали в спешке; вещи, вынутые из сумок, были, скорее, даже не разбросаны, а просто сложены несколькими беспорядочными кучками.

Уже вернувшись в прокуратуру, я подумала о Лагине. Вот кому непросто будет сообщить о смерти Марины. Кроме того, Лагина я должна освободить не только по просьбе Русинова, но и по закону: срок его задержания истек, доказательств вины Лагина у меня нет.