Человек в пустой квартире. Перед выходом в рейс - [23]

Она повернулась, посмотрела пристально. Сказала тихо:

— Честное слово? Ну вот, тогда — это они. О господи, Юлия Сергеевна, конечно, это они. Вы знаете, когда я вас увидела в первый раз… Тогда, утром, в «Тройке»… Я возненавидела вас. Не знаю почему, но я готова была… Просто не знаю, что я готова была сделать.

— Я вам не понравилась?

— Это не то слово. Да и дело не в этом.

— Я подала какой‑то повод?

— Нет, повода не было. Просто я сразу поняла, что вы пришли из‑за Виктора. Я уже чувствовала, с ним что‑то случилось. Ну вот. А потом, когда узнала, что с Виктором… Что его арестовали, что он обвиняется в убийстве… Я вдруг поняла, что я одна на всем белом свете. Одна, совершенно одна. И никто мне не поможет. Никто, вы понимаете? Поэтому я и пришла, мне просто не к кому больше идти, да и… Вы женщина, вы поймете. Знаете, когда все в жизни не ладится, когда не можешь встретить человека и вдруг его находишь — это становится чем‑то… Каким‑то особым счастьем. В это трудно поверить. Вот так и случилось, когда я встретила Виктора… Не думала, не гадала… И вот — теперь это мое счастье исчезло. Растаяло, ушло сквозь пальцы.

— Что, этому помешали они?

Опять ее лицо распалось на несколько частей.

— Поверьте, я в самом деле их не знаю.

— Они связаны с Долгополовым?

Некоторое время она будто вслушивалась в эту фразу. Повернулась настороженно:

— При чем тут Долгополов?

— Ни при чем?

По привычке дернула плечиком, отвернулась:

— Может, и при чем. Но Долгополов мелкая сошка.

— Долгополов ведь знает Лагина? Марина?

— Знает, и что из этого? Поймите, дело совсем не в Долгополове. — Отвернувшись, она стала рассматривать улицу, я видела теперь только часть ее щеки. — Юлия Сергеевна, я вас очень прошу, не говорите Виктору о том, что я приходила.

— Почему?

— Если вы ему скажете, вы сделаете очень плохо для всех. Для него, для меня, для вас. Вы не скажете ему?

— Но как я могу не говорить, если я должна вести расследование? Ведь я должна выяснить все до конца? Если, как вы говорите, Лагин действительно не виноват, это в его же интересах.

— И все‑таки я вас очень прошу, не говорите ему. Вы ничего этим не добьетесь, только испортите все. Обещаете, что вы ничего ему не скажете?

Во мне снова возникло ощущение несерьезности всего, что происходит, ощущение, что мы с Мариной играем в какую‑то игру.

— Хорошо, я не буду говорить Лагину о вашем приходе, но использовать то, что узнала, от вас, я просто обязана.

— Юлия Сергеевна, милая, золотая, вы не понимаете, насколько это серьезно. Я уже жалею, что пришла к вам. — Вздохнув, она встала, поежилась, шагнула к двери.

— Вы куда?

— Н — не знаю. Домой, наверное.

— Вы можете остаться у меня. Себе я постелю здесь, вас положу в комнате.

— Нет, нет, спасибо. — Она смотрела на меня в упор, и я поняла: она еле сдерживается, чтобы не заплакать. — Не сердитесь, я ворвалась без спроса, но все‑таки мне сейчас стало легче.

— Может быть, все‑таки останетесь?

— Нет, спасибо. — Она вдруг поцеловала меня и пошла к выходу. В темноте быстро сняла тапочки, надела туфли, натянула плащ.

— Знаете, чем дольше Виктор будет у вас, тем лучше.

— У нас? Но почему?

— Так. Можно я сама открою дверь?

— Конечно. Но объясните…

Марина дернула плечом, усмехнулась, осторожно повернула ключ, надавила на ручку.

— Этого не объяснишь.

— Марина, но подождите..

— Спасибо, Юлия Сергеевна. — Щелкнул замок, я прислушалась, но шагов Марины по лестнице не услышала.

27

После того как мы сели, Русинов положил на край стола свой «дипломат». Вздохнул, достал большой фотоотпечаток, глянул мельком и положил передо мной. На листке размером сорок на шестьдесят сантиметров изображены лицевая и оборотная стороны монеты; фото качественное, на каждой стороне можно легко разглядеть любую деталь. На лицевой я увидела знакомый профиль Елизаветы, на оборотной — вычеканенный двуглавый орел и дата: 1742.

— Это и есть «Елизавета», Юлия Сергеевна. Вчера из Лондона получен телекс: монета, сдана на аукцион «Сотби», он состоится сегодня в двенадцать дня, начальная цена — сто тысяч фунтов. Это значит, окончательная цена может быть раза в три больше.

— «Елизавету» все‑таки вывезли?

— Убежден, вывезли, но пока это не доказано. Монету, которую вы видите на снимке, сдали анонимно. По всем вопросам дирекция аукциона должна связываться с неким Флаэрти, доверенным лицом владельца.

— Но ведь ясно, ее вывез Пайментс.

— Видите ли… В мире несколько «Елизавет», многие из них давно и, так сказать, законно находятся за пределами СССР. Продажу этой монеты удалось пока приостановить, но мы должны представить фирме «Сотби» доказательства, что именно эта «Елизавета» была около недели назад незаконно вывезена из страны.

— Что… это сложно?

— Да. Главное, мы понятия не имеем, кому в СССР эта монета могла принадлежать раньше. Это надо выяснить.

— Но… ведь установлено: она принадлежала Савостикову.

— Вчера вместе с Уваровым мы были у председателя секции нумизматики Домбровского. Савостикову, как рассказал Домбровский, принадлежала лишь очень искусная подделка «Елизаветы». По всей видимости, он действительно подарил эту подделку Лагину. Домбровский подтвердил, Лагин и Савостиков были тесно связаны. А вот какую монету Лагин передал Лещенко? Полная загадка. Собственно, поэтому я и пришел к вам. Когда вы будете допрашивать Лагина?