Человек в поисках себя - [43]

Ненависть и обида часто являются единственным способом удержать человека от психологического или духовного самоубийства. Они имеют функцию сохранения некоторого достоинства, некоторого чувства собственной идентичности, как если бы человек или люди, в случае целых наций, молча говорили своим завоевателям: «Вы победили меня, но я оставляю за собой право ненавидеть вас». В случаях сильного невроза или психоза подчас совершенно ясно, что человек, прижатый к стенке несчастным стечением обстоятельств, сделал свою ненависть внутренней цитаделью, последним островком достоинства и гордости. Как в случае с афроамериканцами в романе Фолкнера «Осквернитель праха»: такое презрение к завоевателям сохраняет за личностью право на индивидуальность, даже несмотря на то что внешние условия лишают ее основных прав человека.

Также и в терапии: если человек, резко ограниченный в своих человеческих правах, не смог через некоторое время почувствовать или обнаружить ненависть и обиду, то прогноз для него будет менее благоприятным. Как способность маленького ребенка противостоять своим родителям была необходима для его становления свободной личностью, так и способность пострадавшего человека ненавидеть или чувствовать гнев в конечном счете является признаком его внутренних возможностей противостоять своим угнетателям.

Еще одно доказательство того, что люди, лишенные свободы, должны ненавидеть, проявляется в том, что тоталитарные правительства обычно предоставляют своему народу какой-то объект для ненависти, вызванной тем, что это же правительство лишило его свободы. Евреи стали козлами отпущения в гитлеровской Германии вместе с «вражескими народами», а далее сталинизм вынужден обратить ненависть, существующую среди русского народа, против «воинствующих» западных стран. Как это очень ярко показано в романе «1984», если правительство намеревается отобрать у людей свободу, оно должно отделить их ненависть и направить ее на внешние группы – в противном случае люди восстают, или впадают в коллективный психоз, или становятся психологически «мертвы» и инертны и не годятся ни для того, чтобы быть людьми, ни для того, чтобы быть боевой силой. Это один из самых порочных аспектов маккартизма[51]: он извлекает выгоду из бессильной ненависти, которую многие люди в этой стране испытывают к тем, кто втягивает нас в конфликт в Корее, а именно к русским коммунистам, и обращает эту ненависть населения на своих же собратьев.

Мы, конечно, не имеем в виду, что ненависть или обида сами по себе являются хорошими вещами или что признак здорового человека – это то, насколько хорошо он ненавидит. Мы также не имеем в виду, что цель развития заключается в том, чтобы каждый ненавидел своих родителей или власть имущих. Ненависть и обида – это деструктивные эмоции, и признак зрелости состоит в том, чтобы превратить их в конструктивные эмоции, что мы и увидим далее. Но тот факт, что человек уничтожит что-то – обычно в конечном счете самого себя, – но не отдаст свою свободу, доказывает, насколько важна для него свобода.

В произведениях Кафки, как и в другой современной литературе, мы можем наблюдать удручающую картину современного человека, который потерял способность противостоять своим обвинителям. Главный герой «Процесса» К. был арестован, но ему так и не сообщили, в чем он виноват. Он идет от судьи к судье, к адвокату и снова к судьям, мягко жалуясь и прося, чтобы кто-то объяснил ему, в чем он обвиняется, но он ни единожды не отстаивает свои права, никогда не проводит черту, говоря: «Дальше этого я не отступлю, убьют они меня или нет». Священник кричит на него в церкви: «Разве ты ничего не понимаешь?» – и это крик, который, конечно, не приличествует человеку среднего класса или представителю церкви, хорошо демонстрирует ценность заботы одного человека о другом. Его смысл: «Неужели в тебе не осталось искры Божией? Неужели ты никогда не сможешь встать и заявить о себе?» Когда два палача приходят за К. в конце романа, они предлагают ему нож, чтобы тот совершил самоубийство. Главным доказательством трагедии утраты человеком его последнего достоинства становится то, что он не смог даже покончить с собой.

В наши дни в приличных кругах никто не должен позволять себе открыто ненавидеть, так же как сорок лет назад не признавались сексуальные желания, а двадцать лет назад гнев и агрессия считались неприемлемыми в хорошем обществе. Эти негативные эмоции, пока их можно игнорировать как случайные проступки, не соответствуют идеальной картине мягкого, сдержанного, всегда уравновешенного, хорошо адаптированного буржуа.

Как следствие, ненависть и обида преимущественно подавляются. Существует известная психологическая тенденция: когда мы подавляем одно отношение или эмоцию, мы часто уравновешиваем его другим отношением или действием, являющимся прямо противоположным. Например, вы можете вести себя подчеркнуто вежливо по отношению к человеку, который вам не нравится. Если вы не слишком тревожный человек, то можете процитировать себе в этой ситуации формальной вежливости слова апостола Павла: «Я хорошо обращаюсь с врагом моим, ибо, делая сие, я “соберу на его голову горящие уголья”». Но если вы менее уверенный в себе человек, которому приходилось сталкиваться в своем развитии с более сложными проблемами, вы можете попытаться убедить себя, что вы «любите» именно того человека, которого ненавидите. Нет ничего необычного в том, что человек, чрезмерно зависимый от доминирующей матери, отца или другого авторитета, будет вести себя по отношению к ним, как если бы он «любил» их, чтобы скрыть свою ненависть. Как боксер в клинче, он цепляется за самого врага. В реальной жизни человек не избавляется от ненависти и обиды таким образом; как правило, он смещает эмоции на других людей или обращает их внутрь на ненависть к самому себе.