Человек в круге - [28]

— Знаешь, я тебе снял номер. Не в моей гостинице. Так будет лучше.

Я согласился. А что, собственно, изменилось бы? Полковнику не хотелось показывать меня своим. Когда-то на танцах я оделся в гражданский костюм и выглядел, надо сказать, комично. Особенно дурацки выпирал мой галстук. Мы завязывали его с начальником типографии Толей Алябьевым вроде умело, но узел не получился, все было смешно, однако мне казалось, что выгляжу я шикарно: до армии у меня не было ни одного костюма, ходил я в рванье.

Тут же, на вокзале, я предстал перед новоиспеченным полковником этаким щеголем. На мне была тройка, через плечо перекинут самый дорогой на то время фотоаппарат. И полковник одет с иголочки. Железновский был, правда, утомлен, лицо как-то сжалось, появилась залысина и поседели виски.

Мы наняли такси, он сказал водителю куда ехать. И через полчаса я уже разместился.

— Я тебя оставлю до вечера. — Железновский подошел вплотную ко мне, долго оглядывал. — Пижон! Хвалю.

— Ты чего-то хотел. Почему позвал меня?

— Соскучился. Веришь?

— Нет. Говори. А то закрутишься и вечером не приедешь. Как сказала мать Лены, ты работаешь в основном по вечерам.

— А ты? Газетчики тоже ведь работают по вечерам.

— По ночам и по вечерам. У нас ненормированный рабочий день.

— И у нас тоже. Но вечером я приду.

— Когда? Скажи, чтобы я не был привязан. Я хочу побродить по городу. Представляешь, мою дыру и это царство красоты!

— Не представляю. Как тебя угораздило там остаться?

— Игорь, меня не спрашивали. Прилепили одну маленькую звездочку, оставили на той же должности, с тем же трусливым редактором. И что бы я мог сделать?

— А я, видишь, отхватил… Перепрыгнул через большую. Сразу полковника. — Железновский кисло усмехнулся. — Ладно, все-таки до вечера!

В этот вечер он не пришел. Мы договорились, что я буду ждать его после восьми. Я сидел в номере и просматривал все свежие газеты, которые купил в местных киосках. По этим газетам я понял, чем занимается полковник Железновский. В них сообщалось об очередном каком-то заговоре ленинградской интеллигенции. Где-то разоблачены инженеры Петухов, Васильев и Бернштейн. Они хотели продать какие-то изобретения, и в последнюю минуту их поймали за руку рабочие завода. В газетах этих рабочих широко представляли. Многие из них прошли войну, громили немецко-фашистских захватчиков: они, эти люди, не могут жить в одной дружной семье с предателями и врагами народа, спекулирующими общим богатым достоянием изобретениями, так нужными заводу.

Я ждал звонка на второй день. Звонка не было. Не было Железновского и на третий, и на четвертый день.

Мне ничего не оставалось делать, как взять обратный билет. Вечером я должен был уезжать, поначалу в Москву, потом оттуда я помчусь в свою милую Среднюю Азию, где меня всегда ждут мама и братишки. Хватит всего этого для меня. От здешних тайн уже тошнит!

Мне оставалось всего два часа. На вокзал я мог доехать на трамвае всего несколько остановок.

Я уже собрался и хотел уходить. Лучше приду пораньше, похожу по вокзалу. Люблю отъезжающий, суетящийся, шумливый народ: сколько потешного и человечески теплого в провожаниях, встречах!

Только взялся за чемодан — звонок. Я мог и не отгадывать. Товарищ полковник!

— Слушай, — не поздоровался Железновский, как она с тобой говорила?

— Что значит как? — взбесился я. — Ты извинись вначале, что вызвал меня сюда и морочил голову.

— Слушай ты, младшой! Я тебя могу вызвать повесткой! И спросить: что ты копаешься в дерьме? Разве я не предупреждал тебя, чтобы ты не копался?

— Это точно, предупреждал! Я это всегда помню.

— Тогда, почему ты копаешься? Почему спрашиваешь, нюхаешь?

— Кого я спрашивал? И кого я нюхал?

— Ты ходишь вокруг пограничников! Ты им слагаешь и поешь песни! А нам… Нам ты отказываешь в честности, порядочности! Они все у тебя не виноваты. А мы, те, что выполняли свой воинский долг, негодяи!

— Я это не говорил ни Мещерскому, ни его жене, ни его дочери.

— Ох, какой точный! Ты кое-чему научился! Называешь фамилии!

— Не кривляйся. Я все равно не пойму тебя и твоей этой хохмочки. Вызвать, а потом облаять! Ну спасибо…

— Да пошел ты!.. Впрочем, загляни в свой портфель… Загляни!

— Пьяная рожа! — крикнул я. — Сам пошел! Чтобы ты больше никогда не звал меня к себе! Понял?

— Дурак, младшой! Зря тебе звание дали. Старшиной ты был умнее.

Я нажал на телефонный рычажок, медленно оглянулся. Что-то не так, что-то не так! Это — не Железновский. Это — клоун. Это ему так надо сделать, так надо сделать! Телефон прослушивается. И я, следовательно, прослушиваюсь. Это ясно. Это результат письма, которое я отправил за своей подписью в ЦК. Это потому, что в письме идет речь о вдове начальника заставы Павликовой. Это еще, может, связано с…

Я на цыпочках, вроде это мне поможет, вышел в коридор гостиницы. Сдавать номер я не буду, — твердил себе. — Это, это…

…Уже в вагоне, необыкновенно безлюдном, тихом и спокойном, я полез на дно своего портфеля: там лежал конверт, хорошо заклееный и бечевкой связанный. На конверте стояла моя фамилия. Кто-то стукнул в дверь. Я быстро спрятал конверт, сел прямо и сказал:

— Войдите!