Человек в движении - [112]
И вот 22 мая 1987 года мы пересекли мост Порт-Манн и въехали в Ванкувер.
Как мне описать те чувства, которые волной нахлынули на меня в эти минуты?
И до чего же здорово было штурмовать последний подъем в Порт-Кокитлэм в окружении почетного эскорта из моих друзей — инвалидов-колясочников — а подъем этот ничем не уступал всем тем, что встречались до этого на нашем пути, — и слышать возгласы рона Майнора, которыми он подбадривал меня, так же как и я сам подгонял себя много месяцев назад на склонах гор Сискью: «Давай! Давай! Давай!..»
Тысячи и тысячи людей образовали живые цепочки по обеим сторонам улиц — от самых пригородов и до Национальной Тихоокеанской выставки — нашей последней остановки перед стадионом Британской Колумбии. А что уж говорить о той минуте, когда я чуть было не расплакался, когда впервые услышал потрясающе красивую мелодию новой песни, посвященной нашему турне, — «Мечта никогда не умирает»!
А чувство, которое охватило меня, когда я перевалил через вершину холма и передо мной открылся вид на Хастингс-стрит и на панораму всего города — картина, о которой я так мучительно мечтал! Сколько раз мне предлагали прервать турне и вернуться сюда на денек-другой, но я из принципа каждый раз отказывался. Все наше путешествие стоило одних этих минут… до того здорово было въезжать в центр города сквозь толпы людей, среди которых кого только не было. Народ высыпал отовсюду — из оффисов деловых компаний, из пабов, а те, кто не мог оставить свое рабочее место, свешивались из окон и приветствовали меня возгласами… Автомобили гудели, завывали сирены.
Наконец мы миновали последний поворот и покатили по Кэмби-стрит в Окридж: по пути я пытался пожать множество протянувшихся ко мне рук, а в какой-то момент, когда мы проезжали мимо группы пациентов и врачей из госпиталя Дж. Ф. Стронга, у меня на глаза навернулись слезы, — ведь именно там я сражался со своим недугом, работал над собой и заставил-таки его отступить. И подумать только, какой мне после всего этого пришлось одолеть путь и сколько всего на мою долю выпало… Возможно, мне еще предстоит однажды все это хорошенько взвесить и обдумать. Но только не в эти минуты. Мои эмоции были на пределе.
И вот наконец самый последний поворот — и мы в Окридже; я вкатываю каталку на трибуну и разрываю грудью ленточку, на которой написано, что я наконец-то у себя дома и все позади. Оглядываюсь вокруг и вижу здесь же всю мою команду — Дона, Майка, Рико и Нэнси, а также Саймона и Деррика. И конечно же, Аманду. Аманда! Она со мною отныне и навсегда.
Итак, цель достигнута. И добились мы этого совместными усилиями. Мы — стоящие на этой сцене. Равно как и те, кто временно входил в состав нашего экипажа и сумел вложить так много сил в наше общее дело. И конечно же, это относится к Тиму, который сидел за рулем нашего домика на колесах на последнем перегоне, и к Ли, который ехал вместе с ним, а иногда выскакивал на дорогу, чтобы сделать снимок, как он, бывало, частенько делал и раньше. Мы достигли поставленной цели, и еще мы сдержали обещание.
Ведь мы говорили, что отправимся в путь и придем к финишу вместе, и остались верны своему слову.
И тут случилось нечто такое… и причиной тому был совершенно посторонний человек, когда вся история турне «Человек в движении» предстала в таком простом и правдивом виде, что лучше не скажешь.
Восемнадцатилетняя Керрис Хастон — два года назад она серьезно пострадала в автомобильной аварии — отвела в сторону чью-то руку (кто-то пытался ей помочь) и с явными усилиями медленно подошла к микрофону.
Голос у нее прерывался. Она явно нервничала. Но тем не менее она обратилась ко мне и в очередной раз доказала своими словами, что мои усилия были не напрасны.
«Год назад я была прикована к инвалидному креслу. Вы научили меня, как добиться невозможного. Вы вселили в меня стремление достичь всего, на что я способна в этой жизни. И я благодарю вас за то, что вы дали мне возможность разделить вашу мечту».
Затем она отошла от микрофона и села на свое кресло. Я подошел к микрофону и поблагодарил всех присутствующих. И еще я заставил Дона подойти ко мне и хорошенько меня ущипнуть — хотел убедиться, что все это не сон.
На другой день на стадионе Британской Колумбии 50 тысяч человек собрались отпраздновать мое возвращение домой; там было множество музыкантов и танцоров, среди которых также встречались инвалиды. Там же была и моя почетная гвардия — лучшие спортсмены-колясочники Канады, — и я был несказанно горд, что мог разделить эти минуты с ними, ибо наши судьбы были нераздельно связаны. Они больше, чем кто-либо другой, понимали истинную цель моего турне. Потом там состоялся парад представителей различных народностей Канады, за которым наблюдали сотни инвалидов; им были отведены места для почетных гостей в переднем ряду. Там были и Дэвид Фостер с Джоном Парром: они исполнили песню, которая стала нашим гимном. Мы совершили почетный круг по стадиону, приветствуя всех на нем собравшихся, — мы как могли пытались показать им, что все это для нас значило.
Затем выступил премьер-министр. Он подтвердил, что правительство выполнило свое обязательство выплатить нам дотацию, равную по сумме добровольным пожертвованиям жителей провинции. Он также объявил о дополнительном ассигновании одного миллиона долларов на модернизацию центра лечения спинальных больных при госпитале Шонесси, а также о создании консультативного совета при кабинете премьер-министра, что позволит инвалидам иметь непосредственный доступ к правительству. И как я ни хотел избежать упоминания в такой день о нашем Фонде Наследия — ведь мы праздновали возвращение домой в компании своих друзей, — премьер-министр не мог удержаться, чтобы не объявить последние сведения: по его данным, на счет Фонда поступило 18 миллионов долларов, это не считая ответной дотации правительства провинции Альберта на сумму 2 миллиона 450 тысяч долларов.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.