Человек, упавший на Землю - [2]

Его мутило от долгого опасного путешествия, от медикаментов – таблеток, прививок, ингаляций, – от беспокойства, от ожидания развязки, а главное – от чудовищного бремени собственного веса. Он давно знал, что так и будет, когда после высадки придет время привести в действие сложный, долго вынашиваемый план. Несмотря на годы подготовки и бесконечные репетиции своей роли, мир вокруг был немыслимо чужим, и это чувство сокрушало. Не в силах больше сдерживать тошноту, он распластался на траве.

Внешне он почти не отличался от человека. Рост под два метра, но люди бывают и выше; волосы белые, как у альбиноса, зато лицо смугловатое, а глаза – голубые. Сложение невероятно хрупкое, черты – тонкие, пальцы – длинные и худые, кожа – полупрозрачная, безволосая. В облике – что-то от эльфа, что-то мальчишеское в больших умных глазах и в чуть вьющихся светлых волосах, успевших отрасти до мочек ушей. На вид – совсем юноша.

Были и другие отличия: к примеру – ногти, за неимением своих, пришлось наклеить искусственные. На каждой ноге всего по четыре пальца; нет червеобразного отростка-аппендикса и зубов мудрости. Более развитый и совершенный, чем у человека, дыхательный аппарат исключал возможность икоты. При вдохе объем грудной клетки увеличивался сантиметров на двенадцать. Вес очень маленький, чуть больше сорока килограммов.

Тем не менее у него были ресницы, брови, отстоящие большие пальцы на руках, бинокулярное зрение и тысячи других физиологических характеристик обычного человека. Ему не грозили бородавки, зато грозили язва желудка, корь, кариес. Гуманоид, но не человек. И совершенно по-человечески он был подвержен любви, страху, сильной физической боли и приступам жалости к себе.

Через полчаса ему стало лучше. Желудок еще сводили спазмы, и казалось, будто голова налита свинцом, – но пришло чувство, что первый кризис миновал и можно посмотреть на окружающий мир непредвзято. Он сел и оглядел луг с пятнами жухлой травы, кустами полыни, кляксами подтаявшего и вновь замерзшего снега. Воздух был чист, небо – затянуто серой дымкой, так что мягкий рассеянный свет не резал глаза – не то что прямые солнечные лучи два дня назад. Вдалеке, за рощицей обступивших пруд темных голых деревьев, стоял домик с сараем. От блеска воды перехватило горло – сколько же ее тут… За два дня на Земле ему уже приходилось ее видеть, но привыкнуть к подобному зрелищу пока не удалось: еще одно потрясение от, казалось бы, известного заранее. Он, разумеется, знал про океаны, озера, реки – знал о них с детства, но от изобилия воды в одном-единственном пруду все равно перехватило дыхание.

Даже в непривычности луга была своеобразная красота. Пейзаж (как и многое другое в этом мире) совсем не походил на ожидаемое, но чужие цвета, формы и запахи таили в себе щемящее очарование. Даже звуки – ведь его чувствительные уши различали множество непривычных приятных шумов в траве: стрекот насекомых, которым удалось пережить холод раннего ноября; и даже – когда он снова приник к земле – едва слышное тихое рокотание самой планеты.

Внезапно в небе захлопали черные крылья и с хриплыми тоскливыми криками над головой пролетело несколько ворон. Антеец провожал их взглядом, пока они не скрылись из виду, потом улыбнулся. Этот мир все же прекрасен…

Место для лагеря он выбрал тщательно: заброшенный угольный карьер. На несколько миль вокруг не было ничего, кроме голой земли, кустиков бледной травы и черных, выступающих на поверхность пластов. Возле одного такого выступа, почти сливаясь с темным камнем, и стояла палатка. По виду она была сделана из серой саржи.

Он был так вымотан, что несколько минут отдыхал и только потом достал из рюкзака еду. Натянув тонкие перчатки, прежде чем коснуться свертков, он выложил их один за другим на складной столик, затем извлек из-под стола набор инструментов и поместил рядом с покупками. Глянул на яйца, картофель, сельдерей, редиску, фасоль, рис, сосиски и морковь и улыбнулся про себя. Пища выглядела безобидной.

Потом вооружился одним из маленьких металлических приспособлений, погрузил его кончик в картофелину и приступил к качественному анализу…

Три часа спустя он съел сырую морковину и откусил кусочек от редиски, обжегшей ему язык. Пища оказалась хорошей – очень странной на вкус, но хорошей. Он развел костер, сварил яйцо и одну картофелину. Сосиски пришлось закопать: в них обнаружились какие-то сомнительные аминокислоты. Но прочая пища не грозила опасностями, если не считать бактерий, которые тут были повсюду. Все как они надеялись. Картошка ему понравилась, несмотря на количество углеводов.

Он очень устал. И все же, перед тем как лечь на раскладушку, он вышел из палатки посмотреть на тот клочок земли, где два дня назад, едва прибыв на Землю, уничтожил двигатели и навигационные системы своего одноместного суденышка.

Глава 2

Звучал Квинтет для кларнета ля мажор Моцарта. Как раз перед последним allegretto Фарнсуорт поправил басы на каждом из предусилителей и чуточку прибавил громкость. Затем тяжело уселся в кожаное кресло: ему нравилось слушать allegretto с раскатистыми басовыми обертонами; они придавали кларнету резонанс, который, казалось, сам по себе имеет какое-то значение. Сложив пухлые пальцы на животе, Фарнсуорт уставился на занавешенное окно, выходящее на Пятую авеню, и стал слушать, как нарастает музыка.