Человек, упавший на Землю - [16]

Проведя в ее квартире несколько недель, Ньютон узнал многое о том аспекте американской жизни, о котором телевидение не рассказывало вообще. Он знал о благосостоянии, которое распускалось, словно цветок исполинского сорняка, сорок лет после окончания Второй мировой войны; знал, что это богатство распределяется внутри почти всеобъемлющего среднего класса, который тратил на работу все меньше времени и получал за нее все больше денег. Именно представителей этого среднего класса по большей части показывал телевизор, и легко было поверить, что все американцы поголовно молоды, загорелы, ясноглазы и честолюбивы. Встретив Бетти Джо, Ньютон узнал, что существует целый слой, которому идеалы среднего класса совершенно чужды, огромная и безразличная масса людей, лишенных устремлений и ценностей. Ньютон прочел достаточно книг по истории, чтобы понять: в эпоху индустриализации Бетти Джо и ей подобные были нищими пролетариями. Теперь они стали обеспеченными пролетариями, жили в хороших муниципальных домах. Бетти Джо снимала трехкомнатную квартиру в огромном кирпичном здании, старом и теперь наполовину трущобном, на выплаты из разных фондов: федеральное пособие, пособие от штата, помощь малоимущим… Американское общество было настолько богато, что могло поддерживать восемь-десять миллионов таких, как Бетти Джо, в жалкой городской роскоши, состоящей из джина и подержанной мебели, а тем временем основная часть населения загорала рядом с бассейнами своих загородных коттеджей, следовала новейшей моде в одежде, воспитании детей, коктейлях и выборе жен, играла в бесконечные игры с религией, психоанализом и «творческим досугом». За исключением Фарнсуорта, который принадлежал к еще одной, совсем уже узкой прослойке по-настоящему богатых людей, все, с кем Ньютону доводилось встречаться прежде, принадлежали к среднему классу. Все они были очень похожи друг на друга и, если застать их врасплох, когда рука не протянута в дружелюбном жесте, а лицо не собрано в привычную маску мальчишеского обаяния, казались немного растерянными. Ньютону думалось, что Бетти Джо с ее джином, ее скукой, ее кошками и подержанной мебелью все-таки получает лучший кусок пирога такого социального устройства.

Однажды она устроила званый вечер для «подружек» из соседних квартир. Ньютон весь вечер провел в спальне, подальше от любопытных взглядов, но слышал, как те пели старые гимны вроде «Благой скалы» и «Веры наших отцов», накачиваясь джином и собственной сентиментальностью; ему представлялось, что они находят больше удовольствия в своей шумной пьянке, чем средний класс – в римских пирах с барбекю, ночными заплывами навеселе и случайным сексом. Однако даже Бетти Джо кривила душой, распевая гимны: когда другие женщины, пошатываясь, удалились в собственные трехкомнатные квартиры, она легла рядом с Ньютоном на кровать и долго хихикала над наивностью баптизма – той религии хорового пения, в которой воспитали ее родители. Сама-то она уже «выросла из этого всего, хотя попеть иногда бывает здорово».

Ньютон промолчал, но не мог удержаться от размышлений. Он несколько раз видел старые антейские записи телепроповедей, видел современную религиозную программу, где говорили о «творческом отношении к Богу» под сопровождение электронного органа, играющего вальсы Штрауса и увертюру «Поэт и крестьянин» Франца фон Зуппе. Он вовсе не был уверен, что землянам стоило развивать этот странный феномен, без которого вполне обходилась Антея (но начало которому, вероятно, дали именно антейцы, посещавшие в древности Землю), этот странный набор постулатов и обещаний, называемый религией. Он, впрочем, не особенно понимал, что это такое. Антейцы, разумеется, верили, что во Вселенной, вероятно, есть боги или создания, которых можно назвать богами, – но особого значения этому не придавали, как, собственно, и большинство землян. Однако древняя вера в грех и спасение была для него не чужда, и он, как все антейцы, прекрасно знал чувство вины и потребность ее искупить. Теперь люди вроде бы возводили шаткие конструкции из полуверы и сентиментальности как замену религии, и он не знал, как к этому относиться; он не мог понять, отчего Бетти Джо так важны «силы», якобы получаемые от еженедельных доз ее синтетической церкви, поскольку силы эти представлялись Ньютону более зыбкими и опасными, чем те, которые она черпала в джине.

Через какое-то время он попросил Бетти Джо налить вина, что та и сделала, сняв с полки купленный специально для гостя хрустальный бокал и с профессиональной точностью плеснув в него из бутылки. Ньютон выпил довольно быстро; за время выздоровления он полюбил алкоголь.

– Знаете, – сказал он, когда Бетти Джо наливала ему второй бокал, – наверное, я смогу съехать с вашей квартиры уже на следующей неделе.

Она на миг замерла, потом вновь направила струйку вина в бокал.

– Зачем, Томми? – Она иногда звала его «Томми», когда напивалась. – Спешить некуда.

Глава 8

Господи, такой странный. Высокий, тощий, с распахнутыми по-птичьи глазами, – но двигается по комнате, словно кот, даже со сломанной ногой. Постоянно глотает таблетки и никогда не бреется. И вроде как вообще не спит; иногда она просыпалась ночью (голова кружится, глотка пересохла – бывает, если вечером перебрать), и на́ тебе: торчит в гостиной, задрав ногу повыше, с книжкой, или слушает маленький золотой проигрыватель, который притащил ему тот нью-йоркский толстяк, или просто сидит в кресле, подперши подбородок руками, смотрит в стену, плотно сжав губы, и думает бог весть о чем. В таких случаях она старается пройти тихохонько, чтобы не мешать, но он все равно непременно услышит, как бы она ни кралась, и всякий раз вздрогнет. Но всегда улыбнется, а порой даже скажет словечко-другое. Однажды, на второй неделе, он показался ей таким одиноким, таким растерянным – сидел пялился на стенку, будто ждал, что сейчас оттуда выйдет кто-нибудь, с кем можно поговорить, нога сломана – точь-в-точь полуживой птенец, выпавший из гнезда. Настолько жалостная картина, что даже захотелось обнять его и приголубить. Сдержалась; знала уже – не любит, чтобы его трогали. И ведь такой щупленький, что и подойти-то страшно! Как пушинка: ей в жизни не забыть, как она в тот первый день несла его на руках от лифта, с рубашкой в крови и с ногой, вывернутой вбок, будто проволока.