Человек, ставший Богом. Воскресение - [60]

– Учитель, неужели ты будешь утверждать, что говорить против ветра – все равно что сеять против ветра?

Так подросток впервые прервал молчание, воцарившееся после ухода из Сихема. Все слышали вопрос и теперь ждали ответа.

– Возможно, я действительно плохой сеятель, Иоанн. Но зерна отборные.

– Зерна проросли, – сказал Симон-Петр. – Вскоре для тебя настанет время жатвы.

– Разумеется. Но жатва ничего не принесет ни мне, ни вам.

– Неужели мы ничего не получим? – удивился Искариот.

– Если урожай окажется хорошим, – ответил Иисус, – вас накормят.

– Кто?

– Дух, который будет заключен в вас.

– Только в нас?

– Достоин ли богач, отказывающий в куске хлеба бедным, Царства? А если этот хлеб – хлеб небесный?

– Даже для женщин? – спросил Иуда, сын Иаковлев.

– А разве женщины не созданы Богом?

– Но они пробуждают плоть и делают нас тяжелыми, – настаивал Иуда, сын Иаковлев.

– Если бы ты был женщиной, Иуда, разве ты не думал бы то же самое о мужчинах?

Они все же не могли забыть его разговор с Сепфорой.

– Но разве это не грех против духа… соединяться с женщиной? – спросил Симон-Петр.

– Неужели ты полагаешь, что Создатель хотел, чтобы жизнь продолжалась лишь в нечестивости? – ответил Иисус, немного повысив голос. – Когда мужчина и женщина лежат в одной кровати, любовь может соединить их души и вознести высоко над плотью.

Помолчав немного, Иисус добавил:

– Ты по-прежнему думаешь о той женщине, с которой я разговаривал в Сихеме?

Симон-Петр густо покраснел.

– Любовь – это один из источников духа, Симон-Петр. Ты должен думать о ней не как о завоевании, а как об отдаче. Если ты не в состоянии отдаться человеческому существу, как же ты сможешь отдаться Господу? Ведь Господь требует несравненно больше, чем человек.

– Похоже, ты считаешь, что у любви Божественное происхождение, – вступил в разговор Искариот. – Но когда двое мужчин утверждают, что любят друг друга, как это делают некоторые язычники, разве это не мерзость – согласно Левиту?

– Ты от меня требуешь осуждения, а не объяснения, – резко заговорил Иисус. – Если я должен ответить только тебе одному, напоминаю о том, что в Книге Самуила написано, что Давид и Ионафан заключили между собой торжественный союз, ибо каждый из них любил другого больше, чем себя самого. Левит осуждает блуд между мужчинами, как и любое другое проявление желания, не вызванного любовью. Но я хочу ответить вам словами Самуила: «Но пусть впаду я в руки Господа, ибо велико милосердие Его; только бы в руки человеческие не впасть мне». Кто из вас может присвоить себе право судить другого по тому, что он, как ему кажется, читает в его сердце? В ваших вопросах я вижу высокомерие, а не сострадание! Неужели мы боремся с фарисеями только для того, чтобы затем впасть в их заблуждения? Если бы только вы могли открыть свои души невидимому миру, который окружает вас!

Иисуса охватила ярость, и он уже закричал:

– Вот тогда вы увидели бы то, что помогло бы вам понять, насколько несерьезна ваша так называемая забота о соблюдении Закона! Здесь, вокруг этого стола, воздух наполнен страдающими душами, душами существ, которым Господь отказал в праве войти в Его царство, поскольку их сердца были черствыми и безжалостными!

Они испуганно посмотрели вокруг.

– Ты, Искариот, не владеешь искусством лечить других, однако сначала ты должен вылечить самого себя! Как вы сможете кого-либо вылечить, если вам недоступны высшие сферы, где сосредоточено могущество? Неужели ваши души не попытаются взлететь к этому могуществу только потому, что легионы нечестивых душ могут разорвать их на кусочки?

– Вот уж действительно неподобающие слова во время обеда, – сказал хозяин дома, пригласивший их к себе.

– Души мертвых не прилетают, чтобы мучить живых, – запротестовал Симон Зилот.

– Ты пытаешься нас запугать, – подхватил Варфоломей.

– Замолчите! – прикрикнул на них Фома. – Вы все несчастные невежи!

– Мы не позволим нас запугивать, – сказал Искариот.

Они встали, ругая Фому. Андрей, Симон-Петр и Иоанн тоже набросились на него с бранью. Один Иоанн краем глаза следил за Иисусом. Он с тревогой заметил, как дрожат руки его учителя, как тот побледнел, неподвижно глядя в одну точку. Он услышал, как Иисус прошептал:

– Да будет так!

Затем Иисус резко встал, вытянул руки, и пламя в светильниках резко заколыхалось, а потом погасло. От порыва ветра дверь захлопнулась, а связки чеснока и лука, висевшие под потолком, несколько раз качнулись. Ветер, и так холодный, стал казаться еще холоднее из-за свиста и стона, с которыми он закружился вокруг всех, кто находился в комнате.

– На помощь, учитель! – кричали одни.

– Помоги, Господи! – вторили им другие.

Но эти просьбы сменились криками отчаяния и страха, когда ветер начал вздымать волосы и трепать одежду. Испуганные крики слились с воем ветра.

– Учитель! – воскликнул Иоанн, прижимаясь к Иисусу.

– Учись! – сурово ответил Иисус. – Учись и молись!

И Иисус освободился от крепких объятий подростка. Он возвел руки к небу.

– О Отец всемогущий! – закричал Иисус. – Сжалься над ними! Сжалься над нами! Отправь их в их владения! Назад! Назад! Назад!

Закружились вихри, подняв пыль, лежавшую на потолочных балках. Кто-то открыл дверь. Утихли последние звуки. В темноте воцарилось гробовое молчание.