Человек, ставший Богом. Воскресение - [58]

Иисус не сразу догадался, что это была она. Он это понял лишь тогда, когда она поставила ведро на землю и скрестила на груди руки. Она теперь не подводила глаз и не красила губ. Она выглядела еще более разочарованной, чем некогда, всем своим видом словно говоря: «Если бы ты знал!» Сепфора из Скифополя. Волосы, подернутые серебром, по-прежнему гибкая шея, но располневшая. А стать та же. Единственная, которую он познал, та, что овладела высшим искусством брать, когда она давала, и давать, когда брала. Бесконечный пейзаж. Иисус восхищался искусством, которое Бог воплотил в ней, голубоватым шелком под глазами, матовой кожей носа, теперь уже коричневатой, теперь уже зрелой полнотой губ, идеальными пропорциями носа и лба, подбородка и носа, тонкими морщинами вокруг рта, которые свидетельствовали о ее хрупкости. Она долго и пристально смотрела на него, словно, как и он, пыталась найти ответ по изменившемуся овалу лица или более темному цвету бороды.

– Я всегда знала, что встречу тебя, – сказала она. – Мне говорили, что тебя можно увидеть на берегах Иордана.

Прошло уже целых двадцать лет! Много и для мужчины, но для женщины…

– Дай мне воды, – попросил он.

– Я самаритянка. Неужели ты согласишься выпить воды, которую даст тебе самаритянка?

– Разве это не Иаковлев колодезь? Разве его вода не хороша для всех мужчин и для всех женщин?

Сепфора привязала к ведру веревку и опустила его в колодезь несколькими отрывистыми движениями, от которых дрожали мышцы ее обнаженных рук. Потом она стала поднимать ведро, и на этот раз задрожали ее груди. Она вытащила из-под юбки ковшик, зачерпнула воды и протянула Иисусу. Иисус с жадностью пил воду, продолжая сидеть. В тот самый момент вернулся Матфей. Иисус заметил его взгляд, но продолжал пить. Матфей подошел к Иисусу с каменным лицом. Затем пришли Иоанн и Симон-Петр. Женщина, несомненно, самаритянская проститутка, а их учитель пил воду, поданную ею! Симон-Петр прочистил горло.

– У нас есть еда, – сказал он, словно желая положить конец этой непристойной сцене.

Несчастен тот, кто на дороге презрительно обходит дикую смоковницу! Симон-Петр, ты, кого воспитывали в охраняемых садах! Иисус продолжал пить, а остаток воды вылил себе на ноги.

– А после того как путник утолит жажду, для чего нужен ковшик для воды? – спросила Сепфора.

– Одного путника не существует. Все люди – путники. А жажда, как и вода, есть дар Божий.

– Поистине ты говоришь как пророк, – сказала Сепфора. – А еще я слышала, что ты Мессия. Означает ли это, что с твоих уст больше не слетают обычные слова?

– Женщина! – вскричал Симон-Петр, подняв руку то ли негодуя, то ли угрожая.

Однако Сепфора только пожала плечами.

– Повторяю, я искала тебя. Но неужели ты вернулся, чтобы просто добавить несколько слов к тем, что уже есть в Книгах?

– Учитель, заставь эту женщину замолчать! – воскликнул Симон-Петр.

– Если ты не в состоянии услышать, что хотят сказать люди, – откликнулся Иисус, – как же ты заставишь их слушать тебя? – И, повернувшись к Сепфоре, заговорил с ней: – Кого ты ищешь? Если он не пророк и не Мессия, значит, это муж.

– Мой брачный возраст давно миновал, – сказала Сепфора. – Вечером, после того как ты покинул Скифополь, мне снилось, что мои руки дотянулись до звезд. Я их срывала и бросала в корзины, привязанные к моим бедрам.

Подошли Фома, Андрей и Варфоломей. Она посмотрела на молчавших учеников и повернулась к Иисусу.

– Нет, я не искала мужа. Я устала от мужчин, от всех мужчин, от героев и рабов, от этой бесчисленной армии, которая бродит между пеленками и саваном. Я устала от этих пожирателей золота и плоти. Я полагала, что ты действительно мог бы быть Мессией, поскольку ты, похоже, упал с неба, и я даже не знаю, что ты ешь. Но не золото и не плоть! Но ты и не священник, иными словами, не писец и не охранник Бога!

Она обвела дерзким взглядом учеников.

– Скажи им, Иисус. – Она знала его имя и назвала его по имени, что не осмеливался делать ни один из учеников! – Скажи этим мужчинам, которые идут за тобой, почему столько иудеев переходят в другую веру. Если бы они это знали, они не бросали бы презрительные взгляды на такую женщину, как я, или на тех, кто не скрывает свои испорченные сердца под филактериями, кто не смеется из страха показать свои гнилые зубы!

– А почему иудеи переходят в другую веру? – спросил Иуда Искариот с едва заметной улыбкой.

– Как зовут тебя? – обратилась к нему Сепфора.

– Иуда Искариот.

– Искариот! Мне требуется зеркало, человек! Разве ни у кого из вас нет зеркала, чтобы Искариот смог узнать, почему иудеи переходят в иную веру? – Наклонившись к Иуде, она произнесла: – Разве ты не видишь то, что способен разглядеть и ребенок? Разве ты не замечаешь, что ты больше не мечтаешь и не радуешься? Ты грустишь, Иуда! Мы, иудеи, устали от грусти! Ты дышишь страхом и предрассудками! Что этот человек делает у тебя, Иисус? – уже кричала Сепфора. – Он стоит не больше, чем доктора Закона, которые отворачиваются, едва заметив меня, поскольку сладострастие может сорвать с них чопорные маски!

– Эта женщина пьяна! – воскликнул Искариот.

Ученики ждали хоть слова, хоть жеста Иисуса. Дорогая Сепфора, чувствительная душа, сестра моя, нет, я не охранник Бога. Правда, этот человек скучен, но я не хочу унижать его, поскольку вполне возможно, что его глаза начали раскрываться. Она уперла руки в бедра.