Человек среди песков - [33]
Я рассказывал о третьей пирамиде, которую уже начали возводить, о порте, о проспекте, о церкви. Рассказывал и о пачкунах, которые опять измалевали нам кран, и о новой стычке, происшедшей между рабочими с гор и из болотного края. Словом, слишком много о чем рассказывал. Старуха слушала меня и жевала кусок хлеба. Наконец я замолкал.
Мойра исподтишка поглядывала на меня и вздыхала. Но даже в ее вздохах, упреках мне чудилась нежность, что не оставляло меня равнодушным.
А Дюрбен, я чувствовал это, жил в состоянии непрерывной тревоги. Как только он получал почту из столицы, он запирался в своем кабинете и выходил оттуда с озабоченно-нахмуренным лбом. Но он молчал, а я не отваживался задавать ему вопросы, которые так и рвались у меня с языка.
Однажды утром он садится напротив меня и начинает:
— Мне надо поговорить с вами, Марк. У меня такое впечатление, будто против нас там, наверху, что-то затевается…
Увы, это не просто впечатление. Поначалу он думал, что то лишь бредни паникеров, но теперь, когда многое подтверждается, он уже не может не верить в эти слухи, еще подспудные, но распространяющиеся достаточно быстро. Теперь уже строят расчеты, действуют, плетут заговоры не столько против него самого, сколько против строительства Калляжа. К гарантиям, которые были ему даны, теперь начинают относиться как-то несерьезно. Утопия, идеализм — вот о чем идут разговорчики. А потом недолго и предложить внести «реалистические» изменения. И за всем этим скрываются банки, могущество и хитрость коих, как он видит сейчас, он недооценил. В данный момент он ничего больше сказать не может, но ему придется уехать. На месте будет виднее. Он все выяснит и начнет борьбу, если в том будет необходимость. На это потребуется всего несколько дней.
— У меня такое ощущение, — говорит он, — что наши подлинные враги не здесь, в болотном краю. Они стоят у власти, и, если мы упустим момент, они, чего доброго, начнут поддерживать южан.
Он встает. Приняв решение бороться, он уже не может усидеть на месте.
Вечером у входа в харчевню я замечаю лошадей с какими-то странными седлами из рыжей кожи. Из зала доносится гул голосов. Я обхожу дом и через черный ход попадаю на кухню. На этот раз старуха явно не рада моему приходу. Она показывает мне на столик в углу:
— Садитесь-ка там! Я сейчас вам принесу.
— У вас сегодня много народу?
— По субботам такое бывает.
— Приехали пастухи?
— Да. И других тоже хватает.
— Вернулись стада графа, — заявляет Мойра, входя в кухню со стаканами.
— Графа?
— Да, графа Лара. Крупного здешнего землевладельца. Ты никогда о нем не слышал?
— А ну-ка закрой дверь и отправляйся обслуживать людей. Да поторопись! — кричит ей старуха.
Слегка нагнувшись, я заглядываю в зал. Мне еще не доводилось видеть вблизи пастухов, управляющихся с огромными стадами; они действительно соответствуют данному мне описанию: бронзовые лица, бороды, волосы, туго стянутые на затылке. Одежда почти сплошь из кожи, от сапог до шапки, и распахнутые на груди грубые рубахи. А на поясе нож в черных ножнах.
По всему чувствовалось, что эти вполне мирные сейчас люди способны мгновенно стать опасными, и, зная их отношение к Калляжу, я порадовался, что сижу от них подальше. То, что мне хотелось выведать о болотном крае, от них все равно не узнать, к тому же местный говор мне непонятен.
Я спрашиваю у старухи:
— А где их гурты?
— Да там, на пастбищах, — говорит она, неопределенно махнув рукой.
— И много скота?
— Четыреста-пятьсот голов.
— Все это принадлежит графу?
— Да нет же. Там разные стада… Ну и галдят же они. Мойра, закрой дверь!
— Ну что ж, я пойду.
— Как вам угодно. Сами знаете, по субботам вечером… Идите черным ходом!
Но когда я поднимаюсь, чтобы уйти, Мойра шепчет мне на ухо:
— Мы с Изабель собираемся завтра на пляж. Приходи! Будем ждать тебя к одиннадцати часам. Поедем верхом.
В одиннадцать часов лошади уже стоят под инжиром и бьют себя по бокам хвостом, отгоняя мух. Я сажусь в седло, проявив всю свою ловкость, так как здешние лошади — сплошные мускулы и нервы — слишком норовистые, и, хотя все проходит удачно, боюсь, выгляжу я не слишком элегантно. Девушки исподтишка наблюдают за мной. Для них ездить верхом такое же привычное дело, как дышать. В таких случаях трудно рассчитывать на снисходительность, тем более что обе они большие насмешницы. Поэтому их молчание я воспринимаю как одобрение.
— Ну, двинулись! — кричит Изабель голосом воительницы.
Мы едем по дороге, которая идет вдоль канала позади харчевни. Впереди Изабель, насвистывающая сквозь зубы, затем я и Мойра. Дорога все время петляет. Кругом заросли тростника, окна темной воды, узкие тропки. Я уже окончательно сбился, когда Изабель вдруг громко свистнула. Девушки останавливаются и объявляют, что теперь завяжут мне глаза — так нужно, чтобы сохранить в тайне то место, куда они решили меня пустить, но они не желают, чтобы мне была известна дорога. И Изабель прибавляет:
— Кто знает! Может, тебе придет фантазия и здесь что-нибудь построить…
Но Мойра тут же ее перебивает, и я догадываюсь, что именно благодаря ей попал сюда, а Изабель, все еще недоверчивая, чуть-чуть ревнующая, уступила ей не без труда.
Дневники «проклятого поэта».Исповедь БЕЗУМНОГО ГЕНИЯ, написанная буквально «кровью сердца». О ТАКИХ рукописях говорят — «эта книга убивает».Завладеть этими дневниками мечтали многие ученые — однако теперь, почти случайно, к ним получил доступ человек, которому они, в сущности, не нужны.Простое любопытство ученого?Осторожнее!Эта книга убивает!
Действие романа-предвосхищения, романа-предупреждения перенесено в будущее, в XXI век. Прогрессивный писатель Франции предостерегает об опасности бездумного вторжения человека в природу, пренебрежения ее законами. Помещая своих героев в экстремальные обстоятельства экологической катастрофы, Жубер верит в огромные ресурсы человеческого разума, вобравшего в себя культурный и нравственный опыт прошлых поколений, сплачивающего людей перед лицом катастрофы и позволяющего противостоять ей.
Известный поэт и писатель рассказывает о своих детских и отроческих годах. Действие книги развертывается в 30-е гг. нашего века на фоне важных исторических событий — победы Народного фронта, «странной войны» и поражения французской армии. В поэтическом рассказе об этой эпохе звучит голос трудовой Франции — Франции рабочих и сельских тружеников, которые составляют жизненную основу нации.
Сделав христианство государственной религией Римской империи и борясь за её чистоту, император Константин невольно встал у истоков православия.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…