Человек со свинцовым чревом - [67]

Он решил зайти на улицу Монмартр, прежде чем отправляться в Вожирар. Николя заранее ощущал радость от давно запланированной встречи друзей. В особняке Ноблекура Катрин попросила его взять с собой пирог с грушами и марципанами, который она испекла для Авы, кухарки Семакгюса. Она нагрузила Николя подробными инструкциями и взяла с него слово, что он не забудет напомнить ее подруге разогреть пирог у открытой печи, прежде чем ставить его на стол, но не слишком долго, чтобы он не засох, и не забыть взять плошку взбитых сливок и щедро обмазать ими пирог сверху. Наконец, Катрин вспомнила, что хозяин дома желал повидаться с Николя перед его отъездом, всего на несколько минут. Кир уже показывал дорогу, неустанно перебегая от обители своего хозяина к подсобным помещениям дома. Когда Николя вошел в комнату, месье де Ноблекур, с цветущим здоровым видом, играл в шахматы, удобно устроившись в своем кресле, из которого мог следить за происходящим на улице. Он поднял глаза.

— О, Николя… Я играю сам с собой — левая рука против правой. Игра будет недолгой, я слишком хорошо себя знаю. Ничего интересного, просто борьба со скукой! Как бы вы пошли этим конем?

Николя имел привычку играть стремительно, более полагаясь на интуицию, чем на разум, а часто и на удачу. Это раздражало старого магистрата, он придерживался более неспешной и вдумчивой манеры игры.

— Я бы атаковал. Поставил бы под угрозу одновременно и слона, и одну из соседних к нему фигур. Сейчас эти две фигуры взяли его как в клещи и обеспечивают ему двойную защиту.

— Так… У меня остается ферзь. Вот почему я спросил вас, Николя. Два ферзя, по обеим сторонам.

— Вы говорите загадками, месье. Что вы хотите сказать?

— Я долго размышлял над тем, что с вами приключилось. Двор… Тайны и недоверие… Конец всяким высоким порывам… Великие учтивы, но суровы; это, впрочем, не исключает грубой лести, за которой можно скрыть ложь… Философствование добавляет к природной злобе равнодушную жестокость!

— Вы меня все более и более беспокоите. Вам пифия напророчествовала со своей треноги? Этот мрачный юмор… Эта горечь, которая совсем не в вашем духе. Вас снова беспокоит подагра? Я виню себя за то, что утомил вас своим расследованием, не должен я был этого делать.

Старый прокурор улыбнулся.

— Что вы, что вы! Я совершенно здоров, я чувствую себя великолепно! Но я волнуюсь, Николя. Как говорит мой старый друг де Ферней[23], обладающий довольно едким умом, «меня волнуете не вы, а тревога о вас в столь деликатных обстоятельствах». Что до подагры, этой изменницы, — она меня совершенно позабыла!

— Вот как?

— Вот так. Время не терпит, я все обдумывал добрую часть этой ночи.

— Да что вы!

— Да, ночь без боли для такого старика, как я, — это добрая ночь, когда ум его бодр и готов к размышлениям.

Николя вдруг подумал, что каждый человек одинок наедине с самим собой, и его старый друг очень часто скрывал от своих друзей страдания, свойственные его возрасту, за тем, что казалось кокетством, но на самом деле было чувством собственного достоинства. Одну лишь подагру невозможно было спрятать.

— А бессонница, проведенная с пользой, — это не потерянное, а обретенное время. Я размышлял о даме — о той, которая в Шуази, и о той, которая в Версале. А затем о вашем Трюше. Конечно, о нем! Я видел, как ваша дама появлялась в этой истории то здесь, то там, но всегда на расстоянии и никогда не подвергала себя опасности. Что до этого маскарада с иезуитами, тут одно из двух: или он происходит от них самих, и это доказывает их безумие и растерянность, но необязательно их вину; либо он разыгран другими, и, значит, это гораздо серьезнее, тучи сгущаются, и вам грозит явная опасность. Меня удивляет, как вы смогли выбраться оттуда живым и невредимым.

— Как? Что вы хотите этим сказать?

— Не поймите меня неправильно. Ваш вынужденный отъезд, малоубедительный на взгляд вашего старого хозяина, не должен был никого обмануть. Понятно, что эти таинственные силы хотя и похитили вас, но не желали причинить вам вред. Выражаясь более ясно, это давление на вас мне кажется скорее признаком слабости. Впрочем, вы же не изменили направление своих поисков?

— Я продолжил идти своим путем. Сегодня утром я арестовал видама де Рюиссека. Павшие на него подозрения и отказ говорить показались мне достаточными, чтобы оправдать его арест и препровождение в Бастилию.

— Ну-ну, — задумчиво произнес Ноблекур, качая головой.

— Вы полагаете, что мне внушили совершить эти действия?

— Я ничего не полагаю. Скоро вы сами узнаете, устраивает ли или же нарушает планы ваших неведомых противников то, что вы сделали. Будем ли мы иметь удовольствие видеть вас за столом сегодня вечером?

— Увы, нет, я приглашен к Семакгюсу. Я зашел специально, чтобы предупредить вас об этом. Я переночую в Вожираре, а завтра на рассвете отправлюсь в Версаль, где я должен встретиться с одним из приближенных мадам Аделаиды.

— Еще раз повторяю вам, Николя, — будьте настороже. Двор полон опасностей. Решительно, я пойду этим слоном.

Николя оставил своего старого друга и побежал собрать в сумку все необходимое. Снова спустившись вниз, он осторожно положил в нее приготовленную Катриной еду. Еще с утра он распорядился, чтобы карета ожидала его у тупика Сент-Эсташ. Казалось, все было спокойно, но из предосторожности Николя вызвал Рабуина, чтобы тот наблюдал за местностью и помешал всякой попытке слежки.