Человек с яйцом - [2]

Жизнь Проханова — идеальный материал не только для серии «ЖЗЛ», но и для голливудского байопика; месторождение, где даже самый ленивый биограф может ставить буровую и без каких-либо усилий качать грошовую нефть, не беспокоясь об иссякании запаса; куча странных коллизий, контрастов, анекдотов, профессий, хобби, экстравагантных знакомств, перемещений, конфликтов, оригинальных особенностей поведения.

Человеку, решившему ознакомиться с творчеством Александра Проханова в полном объеме, лучше всего первым делом пойти в отдел кадров и отнести туда заявление об увольнении по собственному желанию. На поздравление с выходом нового романа Проханов обычно благодарит и рассеянно замечает, что, кстати, сегодня он как раз закончил еще один. Решаясь приступить к исследованию этого чересчур богатого материала, я убеждал себя: быть читателем Проханова — значит состоять в некоем клубе эксцентриков; он как вино из знаменитого виноградника, при этом такого урожая, который всеми экспертами признается испорченным, — но есть чудаки, наоборот, восхищающиеся присутствием в напитке особенных оттенков вкуса. И даже если оставить в покое собственно органолептические методы, следует признать, что, в любом случае, это аномальное пойло может рассказать о той почве, на которой вырос виноград, больше, чем стандартный продукт брожения — и уже поэтому представляет интерес.

Неочевидный интерес: у Проханова много книг, но мало читателей. Назначение романа «Господин Гексоген» «национальным бестселлером» выглядело оксюмороном. Как выразился в свое время некий Юмбло, отвергший от имени издателя Оллендорфа рукопись «В поисках утраченного времени»: «Возможно, конечно, это следствие моей ограниченности, но я не в состоянии постичь, зачем описывать на тридцати страницах, как человек ворочается в постели перед сном». Можно представить, как отреагировал бы этот нетерпеливый читатель на пятидесятистраничные мемуары о бабушкином бульоне и лиловых сосках африканской любовницы.

Читать Проханова без путеводителя может показаться так же скучно, как ездить по протяженной и невыдающейся в ландшафтном отношении стране (ничего личного) без проводника. Бесконечные отступления, блуждания по патриотическим катакомбам, босхианские ассамблеи, экзальтированные филиппики, литании красных духов; мне множество раз приходилось держать в руках в библиотеках прохановские романы, ни разу, судя по формулярам, не востребованные за двадцать, а то и тридцать лет.

Мне известны несколько людей, которые, испытывая к автору искреннее уважение, не готовы работать мачете, чтобы пробиваться сквозь сельву его текстов. Ученый С. Солнцев, не отрицающий, что «Проханов — прежде всего искренний и пламенный борец за Красную империю», подчеркивает, тем не менее, что «писатель он постольку, поскольку он борец за эту идею». Философа Дугина мне удалось поймать на слове в тот момент, когда спросил, похож ли, по его мнению, Проханов на генерала Белосельцева. После неловкой паузы — единственной посреди великолепного монолога-экспромта — он сказал: «Знаете, может, это не для книги, но я, честно говоря, ни одного произведения Александра Андреевича не читал. Это не принципиальная позиция, но так получилось. Не хочется его обижать, но…» Что «но»? Получается, он не воспринимал Проханова как писателя? «Знаете, избитая шутка: „Вы читали Бальзака? — Нет, я с ним обедал“. Такой яркий человек, веселый публицист и единомышленник… мне казалось, что при таком интенсивном взаимодействии литература может подождать — потому что для рефлексии, фиксации, параллельной, выдуманной истории нет места. Мы делали историю, мы могли написать призыв на баррикады и тут же пойти туда. Литература — осмысление, для нее нужен человек вне истории». Означает ли это, что даже среди сотрудников у него была репутация графомана? «Он человек действия, мне не интересны были продукты его литературной рефлексии, он был интересен как Актор». Впрочем, и Дугин с удивлением отметил, что даже «среди самых вменяемых людей» у Проханова находились читатели; хотя — «я некомпетентен, у меня консервативные литературные вкусы».

Итак, «всем» Проханов известен как невыносимо скучный конъюнктурщик-лакировщик-соловей Генштаба в советское время — и «красно-коричневый» графоман, показавший зубы после перестройки, когда ему пришлось расстаться со своим привилегированным статусом в иерархии обласканных властью лиц, которым он обладал в советское время. Это обывательское — «официальное» — представление, безусловно, имеет право на существование, и некоторые факты из биографии Проханова, не говоря уже о тех цитатах, которые легко выудить из его произведений, дают право выстроить модель его личности именно таким образом. Точный список претензий, прибитых на его доме коллективной Натальей Ивановой, выглядит следующим образом: антисемитизм, биоагрессивность, стилистическое дурновкусие, графомания, конъюнктурщина, политическая беспринципность, обскурантизм, ханжество.

Между тем, посвятив некоторое время тщательному изучению его творчества и проведя в его обществе несколько десятков часов, я бы не торопился соглашаться с этими претензиями. Кое-кто мог бы назвать этот список сводом заблуждений.