Человек с вантузом - [11]

— Лично я пью только консервированную. И от подчинённых требую воздержания.

Тут на него напустилась Ольга:

— Ах ты пися моя золотая! Консервы он пьёт! Бизнесик он сделал на препаратах крови — и вообразил себя праведником. А в других городах как оно, расскажешь? Нет?

— На другие города моя власть не распространяется — пока. Но когда я стану гроссмейстером…

Инга с досадой швырнула об пол разводной ключ. Адреналин выдохся, теперь ее захлестывали жалость и омерзение пополам.

— Заткнитесь, — устало сказала она. — Вот просто все возьмите и заткнитесь.

Они заткнулись на какое-то время. Потом Ярослав, видимо, решил, что она вполне уязвима и можно попробовать кое-что продавить.

— Инга, если вы сейчас подберёте кол и всадите ему в сердце, мир станет чище. Я не скажу, что он станет идеальным, но он станет чище.

Сиднев не остался в долгу:

— Если вы это сделаете, сотни моих миньонов, одурев от безвластия, начнут убивать. Вы работали с наркоманами, вы работали со мной — зависимость есть зависимость, и ради глотка крови вампир способен на что угодно. Буквально.

Инга в отчаянии опустила голову на руки. Она чувствовала себя маленькой, ничтожной и жалкой.

И напуганной. Сильно напуганной.

Инга сидит на полу, привязанная к батарее за ногу, и плачет. Ей больно, страшно и противно.

Больно от того, что туго затянута веревка. Страшно от того, что это сделал ее папа. А противно от того, как он за дверью говорит с мамой.

— Ты с ума сошел?! За разбитую чашку привязать ребёнка к батарее?! Изверг!

Слышен звук пощечины. Мать вскрикивает. Инга вздрагивает, как будто ударили её. Последняя маленькая надежда на то, что мама сейчас защитит ее и все будет как раньше, умирает тихо, как мышонок, задохнувшийся в банке под ванной.

— Ты. Никогда. Не будешь. Говорить. Со мной. В таком тоне. Дело не в чашке, дело в принципе. Сегодня чашка — завтра телевизор. Она должна ценить имущество, которое мы приобретаем трудом и потом.

Мама все еще пытается сопротивляться, возражать, но голос ее уже ломается и дрожит:

— Мы зарабатываем достаточно, чтобы не жалеть о каких-то чашках. Немедленно отвяжи её!

Слышен глухой удар всем телом о дверь. Инга снова вздрагивает.

— Ты не будешь мной командовать. Здесь я решаю, что, когда и как. Без меня ты никто. Библиотекарша на окладе в сто двадцать. Это я зарабатываю достаточно. Это я решаю, о чем жалеть, о чем — нет. Кого наказывать и как. Понятно?

— П-по… поня…

Маленькая Инга дрожит и плачет.

Большая Инга знает, что изнутри стучится что-то важное. Надо только не раскисать, не позволить себе утонуть в эмоциях, а для этого — в мыслях обнять и прижать к себе эту маленькую девочку. Сказать ей: мы справились. Мы преодолели это, мы выросли. Мы храбро открываем двери в самые темные чуланы нашего подсознания, и в руках у нас — тяжелый, надежный разводной ключ.

Инга подняла с пола разводной ключ и, похлопывая им по бедру, откинулась на спинку кресла.

— Знаете, в чем ваша проблема, господа? Вы безнадежные эгоцентрики. Один — нарцисс, неспособный взглянуть на мир без уменьшительного стекла. Второй — травматик, заигравшийся в Баффи, истребительницу вампиров…

— Э-эй! — Ольга возмущенно затрепетала прямо перед носом. Инга невозмутимо продолжала:

— Третья настолько плотно слилась с ролью жертвы, что неизвестно, может ли существовать без нее.

— На себя посмотри! — возопил призрак, но Ингу было не так просто сбить с толку.

— Вы ходячая иллюстрация к треугольнику Карпмана: жертва — спаситель — преследователь. Вас можно в учебник вставлять. И каждый настолько углублен в собственный пуп, что не видит возможных общих целей.

Ольга развернулась к сыну.

— Ну, что ты молчишь, Ярик? Скажи ей!

Тот снова поднял голову.

— Что ей сказать, мама? Она говорит правду. Я травматик. С того дня, как я всадил в тебя этот кол, на мне живого места нет. Я заигрался в истребителя вампиров. И уже поздно выходить из игры. Я калека, я не могу жить как человек среди людей. Только в одном она ошиблась, — на секунду Инге стало холодно под его взглядом. — Я не имею с… этим ничего общего.

— Идиот, — так же устало сказал Сиднев. — Послушай, что тебе говорят. Вынь голову из… подмышки. Не ты один страдал. Не ты один терял близких. Каждый из нас, каким бы уродом он ни стал после обращения — был когда-то человеком. И никто, в отличие от тебя, не выбирал свою судьбу.

— Ты никак на жалость напрашиваешься, — скривила губы Ольга.

— Покажи ей.

— Что?

Сиднев протянул руку вперед.

— Я хочу поделиться воспоминанием с Ингой. Пропусти его через себя.

— Еще чего!

— Пожалуйста. Очень тебя прошу.

На лице призрака отобразилось сомнение — но она все же коснулась левой ладонью вытянутой руки Сильвестра, а правую протянула к Инге.

— Самое интересное, что никто не спросил, желаю ли я принять еще одну порцию чужих воспоминаний, — нахмурилась Инга.

— Но я же ваш клиент, — Сильвестр сделал «щенячьи глазки».

Инга со вздохом протянула руку.

Воспоминание, которое вошло в нее на этот раз, было, пожалуй, самым страшным из всех. Или нет, не так. Все, что произошло с Ольгой, не особо выделялось из ряда прочих случаев в ее практике. Абьюзеры-любовники, хоть и не пили из своих жертв кровь буквально, вполне себе делали это метафорически. И с попытками суицида, вполне удачными, когда только продвинутая медицина выдергивала людей с того света, дело иметь приходилось. Сама по себе Ольга была довольно заурядной женщиной: невротичной, битой жизнью, деспотичной и жертвенной одновременно… вот только находилась она в другом агрегатном состоянии, но тут главное привычка.