Человек с тремя именами - [42]

Чуть позади Лукача, где по уставу полагалось бы стоять адъютанту, находился Реглер. Еще дальше, шагах в пяти от него, зачем-то распластался на земле зелоновато-бледный Сегал.

— Знаешь,— говорил Лукач,— что объявил мне ночью никем не назначенный, а избранный на сходке командир польской роты? Наступает, видите ли, тринадцатое число, а даже в мирной жизни каждому известно, что тринадцатого никто ничего не начинает, а уж тем более на войне... Спрашиваю я этого военспеца, какое у него звание, оказывается, он служил ефрейтором в российской армии. Мне и в голову не пришло бы, что старый русский солдат может быть суеверным человеком, ну, думаю, один такой нашелся. А только что узнал, что итальянцы тоже сочли...

Фриц, впившись в бинокль и медленно ведя им но кронам самых дальних олив, не отвечал, возможно и не слышал. Впереди на открытом правом фланге четкие под начинавшим пригревать солнцем фигурки тельмановцев, похожие на оживших оловянных солдатиков, разреженными цепочками продвигались по направлению к монастырю. В центре шла пулеметная рота, и даже на таком расстоянии было видно, как, наклоняясь вперед, словно лошади, везущие тяжелую кладь, рослые первый и второй номера волокут свои Maschinengewehren[Пулеметы (нем.).], широкие колесики которых глубоко вязнут в песке. Издали и сверху три немецкие роты, особенно пулеметная, выглядели необыкновенно живописно, вроде как на батальных картинах начала прошлого века. В арьергарде на обоих флангах шли балканская и польская — последняя на песчаном фоне была еле различима, в балканской же бойцы держались слишком густо, так ходила пехота в мировую войну, двадцать лет назад. Лукач еще раз полюбовался в бинокль на немецкие цепи и, опустив его, несмотря на серьезность момента, усмехнулся. Ему вспомнилось, что еще девятого, когда тельмановским пулеметчикам вручали восемь германских — без щитов — «максимов», те, по словам Реглера, показались ему чем-то недовольными. А через час к генералу явилась делегация, возглавляемая Рихардом, высоким и сухощавым, с медальным профилем, заместителем Ганса Баймлера, отлично говорившим по-русски, так как он всего несколько месяцев назад окончил в Москве коминтерновскую «ленинскую школу» для молодых иностранных коммунистов. Сдержанно выразив огорчение лучшей в батальоне роты тем, что ей выдали немецкие «максимы», он передал от ее лица просьбу взять их обратно, а выделить взамен «наши», что должно было означать — советские...

— Смотри, смотри! — воскликнул Фриц, не отрываясь от бинокля.

Метрах в пятистах, перед батальоном Тельмана, на опушке в бинокль был хорошо виден окоп с двумя выступами для пулеметных гнезд. Из него через низкую заднюю стенку и ходы сообщения, как козявки, выскакивали и выбегали солдаты противника и, пригнувшись, скрывались между деревьев.

— Вот что значит предпринимать наступление без разведки,— пробасил Фриц.— Знать бы, что там их траншея, мы бы на нее так, здорово живешь, не перли. Там, видать, целая стрелковая рота сидела и отошла перед превосходящими силами, не принимая боя. Нам бы в тыл ей зайти, а так гарнизон Серро-де-лос-Анхелеса на двести стрелков усилился, и все. Действовали бы с умом, сколько б пленных взяли...

Находясь на одном уровне с окопом, батальон, вероятно, не видел, что окоп опустел, потому что метрах в двухстах перед ним наступавшие залегли и выслали вперед патруль. Когда же начнется артиллерийская подготовка? Лукач посмотрел на часы и с досадой подумал, что, скорее всего, никогда. Однако Серро-де-лос-Анхелес не что иное, как крепость, при осаде же таковой необходимо разрушить крепостную стену, чтобы войска могли ворваться в пролом. До появления артиллерии осаждавшио располагали таранами или хотя бы абордажными лестницами, но при наличии артиллерии... В этот момент тельмановцы поднялись и бросились к окопу. Не прошло и пяти минут, как они стали прыгать в него. Когда перед ним не осталось никого, где-то будто лопнула елочная хлопушка, и через несколько секунд там, где только что лежали немецкие цени, взвился грязный фонтан из земли и камней, а затем долетел веселый звук разрыва.

— Вроде противотанковое орудие,— высказался Фриц. — А может, и возьмем, а? — в сомнении вопросил он самого себя.— Если у них такая артиллерия...

Он спрятал бинокль в футляр, передвинул его на левый бок, поправил перекрутившийся ремешок от планшета и повернулся к Лукачу.

— Вот что, дорогой товарищ. Телефонной связи у нас с тобой не имеется, нет и связных от батальонов. Да где их и собирать, если даже оборудованного командного пункта нет, и на кой он ляд нужен без работоспособного штаба? В общем, я пошел! Туда! — он махнул в сторону крепости.— Ты же оставайся здесь, иначе как бы не потеряться.

— Мне тоже здесь делать нечего. Признаю, что отсюда кое-что видно, но это как в кино: смотреть можно, но вмешаться в происходящее нельзя. Я спущусь к машинам и подъеду к итальянцам. Твою тоже захвачу. Оттуда хоть удастся узнать, как слева от нас испанская бригада наступает, а главное, где же обещанные танки м броневики? Если понадоблюсь, ищи меня там.

Фриц кивнул и бочком начал спускаться со склона. С середины холма он и без бинокля увидел, что тельмановцы уже проникли в оливковую рощу за окопом, куда перед тем отступила неприятельская рота. И тотчас же из скрывшегося теперь за густой зеленью олив Серро-де-лос-Анхелоса то ли с колокольни, то ли прямо со стен ударили два пулемета. По низкому и сравнительно редкому звучанию Фриц определил, что это должны быть «гочкисы». По батальону Тельмана било сразу два, началась и ружейная стрельба.