Человек с того света - [5]

Одевшись, Хаджи Исмаил вышел к воротам.

— Я слушаю тебя, юзбаши, — с достоинством произнес он.

— Хаджи, тебя зовет хан. У него там случилось несчастье… Едем немедленно.

— Я готов, юзбаши, — сказал логман и, вскочив на поданного ему коня, выехал за ворота.

Еше было темно. Сверкали крупные кристаллы звезд. С отчаянной ослепительностью, на пределе сил своих, горела луна. И хотя еще стоял кругом мрак, логман Хаджи Исмаил знал: скоро, совсем скоро рассветет.

Раньше петухов об утре нового дня возвещают запахи. От речки тянет радостным благоуханием тмина…

И мгла, окутавшая всё окрест, уже не ночная. Набрякшая рассветным мерцанием, она вот-вот лопнет и рассыплется мириадам росных капель… Люди еще спят, а новый день уже пришел. Аллах запалил душистый шам[7] дня 26-го раджаба 1143 года по хиджри…

Глава первая «Осы» и шеф Интерпола

>Маг приглашает Осу. Вексель. «Вечерний Звон…»

I

Леший вскинул брови. Бесшумно вылетевшие из его глаз три пронзительно синих разряда впились в оголённое плечо спящего. Ужаленный вскочил и, ещё не вполне проснувшись, хорошо отработанным взмахом руки коснулся панели, приводящей в действие защитный механизм. Системой защиты командовал Леший. Он же невидимым лучом окидывал помещение и всё, что подавало признаки жизни, конвульсивно дернувшись, замертво падало на пол. Беззвучные и незаметные для глаза парализующие импульсы Лешего поражали любую проникшую сюда живую тварь.

Система сработала. Леший отреагировал как надо. С потолка, звонко стукнувшись о накрахмаленный пододеяльник, упала скукоженная муха. Та самая, за которой он с мухобойкой в руках, безуспешно гонялся почти весь вечер. Эта крупная, зелёная дрянь, залетевшая, видимо, из мусоропровода, сумела скрыться от него. «От человека — можно, от чёрта же — никому и никогда», — стряхивая муху с одеяла, сказал он про себя и вдруг поймал на себе довольно неприятно пронизывавший взгляд сатаны.

Леший в упор, не без высокомерия обдал его ядом своей саркастической ухмылки и, очевидно, удовлетворившись растерянностью хозяина, неожиданно захохотал. В его смехе было всё: самодовольство и бесшабашное веселье, самоиздёвка и море искреннего добродушия. Смех его был заразительным. Обычно, слушая его, Мефодий тоже начинал хохотать. Но смех сатаны имел свой смысл. И он, конечно, никакого отношения к «опасности» или «тревоге» ие имел. Леший так заливался лишь в тех случаях, когда хозяин допускал какую-либо потешную промашку. Он как бы подтрунивал над ним.

На этот раз, не расслышав тихий зуммер телефонного аппарата и спросонок ие сообразив, почему робот разбудил его в столь сладкую пору сна, Мефодий, вместо того, чтобы поднять трубку спецсвязи, привёл в действие боевой механизм Лешего. И вот… жалкая жертва.

— Ну ты даешь, черт эдакий, — подавив вспыхнувший было в себе смешок, промычал он заспанным голосом и потянулся к аппарату.

— Доброй ночи, Меф, — услышал он хорошо знакомый ему баритон, хозяин которого отнюдь не баловал сотрудников редкими качествами его тембра.

Во всяком случае, за шесть лет работы в Интерполе Мефодий по телефону спецсвязи разговаривал с ним ие то два, не то три раза. Правда, тет-а-тет общался гораздо чаше.

Мефодий внутренне подобрался. Шеф Интерпола но пустякам не выходит на связь.

— Я русский, наверное, никогда не одолею, — уже на родном английском пожаловался он.

— Добрый день, Боб.

— Без упреков, Меф. Пеняй не на пояс времени, а на свою профессию.

— Уже начал.

— Ну и отлично. Но, ругая себя, ты, как у вас в Одессе говорят: «Слушай сюда».

Последнюю фразу шеф слепил по-русски и рассмеялся.

— Я весь внимание, Боб.

Странно, поймал себя на неожиданной мысли Мефодий, что значит привычка! Еще несколько лет назад ему, русскому человеку, привыкшему к старшим по возрасту, должности и званию обращаться по имени отчеству, казалось диким называть грозного шефа Интерпола по имени. Тем более, что Роберт Мерфи был старше него, Мефодия Артамонцева, на 22 года. При первой же беседе с ним, с новым сотрудником, Мерфи заявил: «Я люблю, когда меня называют просто — Боб, а лучше — Бобби… Если же вы, сэр, не хотите, чтобы наша встреча закончилась для меня вывихом языка при произношении вашего имени с отчеством, вас я стану называть Меф…».

А однажды Роберт Мерфи, которого Артамонцев упорно величал «господин Мерфи», резко оборвал его: «Мы здесь, — заметил он, — скорее товарищи. По работе. Но слово „товарищ“, насколько мне известно, имеет красный цвет. Поэтому я предпочитаю бесцветное — Бобби…»

В таких взаимоотношениях была своя сермяжная разумность. Раскованность, что ли. Нет, скорее всего, доверительность.

— Ну, слушаю тебя, Бобби, — нетерпеливо бросил он в трубку.

Артамонцев сначала не обратил внимания на свой по-мальчишески капризный тон, но позже, анализируя состоявшийся диалог, объяснил его тем, что в его отношениях с шефом, по ряду известных причин, давно уже появилась глубокая взаимная симпатия. Какая бывает между любящим мудрым отцом и сыном, промахи которого по возрастным соображениям принято называть непосредственностью.

— В общем, дела такие, — продолжал после непродолжительной паузы Мерфи. — К нам, то есть лично ко мне, обратился МАГ. Да-да, ты не ослышался, мой мальчик. То самое Международное Агентство по тем самым непонятным проблемам двуногих, — с жестковатой насмешкой выговорил он. — И не перебивай!