Человек с низовьев реки - [5]

— Прости меня, моя Марция. Сегодня у меня плохое утро, вот и все.

— Не только сегодня. — Она вошла внутрь комнаты и, стараясь говорить негромко, словно бы это могло помешать слугам подслушивать, произнесла: — Ты страдаешь уже давно. Не только сегодня утром. И я должна знать причину.

Америк молчал, надеясь на спасение, которого Марция не намеревалась ему предоставлять.

— Я могла бы потребовать ответа как хозяйка этого дома, — произнесла она, протягивая руку, — но предпочитаю спросить как твой друг.

Америк шевельнулся.

— Да, пожалуй, время и вправду пришло. — Неуверенным движением поднявшись на ноги, он взял Марцию за руку. — Лучше всего это будет сделать возле реки. Ты пойдешь со мной?

— Конечно, мой друг. — Она посмотрела на его загроможденный рабочий стол. — Выходи, а я тебя догоню. Только отдам приказания Аластору и Евдокии.

— Хорошо. — Америк вышел из комнаты, и Марция торопливо схватила недоеденный кусок хлеба, оставленный на столе. И как только Америк оказался за дверью, поспешила в кухню, куда уже ретировались слуги.

— А ты, — рявкнула она, ткнув пальцем в Аластора, — почему бездельничаешь, когда поле не пахано? Евдокия, помоги ему чем угодно. Камни выбирай, прополи огород, делай что угодно, но только чтобы в доме вас не было!

Опасаясь вспышки знакомого им гнева, работники исчезли едва ли не мгновенно.

Избавившись от них, Марция открыла кладовку, достала два небольших хлебца из грубой муки и направилась к расположенному рядом с очагом ларарию[8], статуэтке, помещенной в особый поставец. Осторожно, стараясь не потревожить пламя своим приношением, она положила хлебец в очаг. Знакомый дымок и запах коснулись ее ноздрей.

По утрам Марция часто приносила жертвы семейным ларам, духам-хранителям дома, однако в тот день у нее была к ним особая просьба. Она положила в огонь второй хлебец, разломила пополам недоеденный Америком ломоть и предала огню его половину. После чего преклонила колена перед поставцом с фигуркой.

— Покажи мне, как можно помочь ему… он обогатил наш дом, позволил оказывать тебе большие почести… стал членом нашей семьи, как если был рожден в ней… даруй ему свою защиту… пошли мне мудрость, чтобы помочь ему…

Прошения сменяли друг друга, пока наконец она не поднялась и не поспешила за Америком.

За Виз Фламиниа, спускаясь к Нару, тропинка шла под уклон, местами крутой. Вскоре она заметила Америка, огибавшего чередующуюся с каштанами дубраву, составлявшую южную границу владений Марка Титурия Сабина. Поравнялись они как раз в начале крутого спуска.

Он с любопытством посмотрел на ее руку, в которой, как она только сейчас заметила, все еще была зажата половина не съеденного им ломтя.

— Подумала, что ты голодный, — проговорила она, протягивая хлеб. Он взял ломоть, но есть не стал и убрал за пазуху.

— Ты ведь позвала меня, чтобы говорить, а не есть.

Спуск под ногами становился все круче.

— Обопрись на мою руку, — сказала Марция.

Но Америк продолжал спускаться без ее помощи, хотя лицо его то и дело кривилось от попыток скрыть боль, и первым приступил к разговору:

— Ты не раз говорила, что я чрезвычайно изобретателен по части разного рода устройств.

— Не надо этой ложной скромности. Ты великий изобретатель и удивительный мастер. Об этом знает даже сам Август.

— Что ж, я действительно мастер. Возможно, ты считаешь, что я способен соорудить любое устройство, какое только можно придумать.

— Ну, наверное, не любое, — улыбнулась Марция, — но я бы этому не удивилась.

— Ты великолепно выбираешь слова, моя дорогая Марция. Дело в том, что у себя дома — в окрестностях Рима — я участвовал в создании устройства, которое многие люди считали полностью невозможным.

Он умолк, старательно глядя под ноги, и Марции пришлось напомнить ему о себе.

— Ну, выкладывай.

Америк поднял голову.

— Машину для путешествий во времени, из века в век.

Марция замерла. Власть над временем была достойна бога, хотя у богов вряд ли болят ноги…

Америк посмотрел на свои ладони, хлопнул друг о друга, а затем покачал головой, как бы разочаровавшись в их надежности.

— Конечно, я не был настоящим изобретателем этого устройства, — пояснил он, вновь начиная спуск. — Теорию придумали другие люди. Я только делал то, что они рисовали.

— Но все же… так откуда ты? То есть из какого «когда»?

По губам его пробежала улыбка.

— «Откуда» — это, как я уже сказал, было неподалеку от Рима. Но родился я в далекой стране, на землю которой никогда не ступала нога римлянина.

— Называвшейся Америкой, так?

— Именно. Но я встретил женщину, которая стала моей женой, и последовал за ней в Италию, — голос его дрогнул. — Без нее я никогда бы не связался с машиной времени.

— А как насчет «когда»?

— Если можешь поверить: чуть больше двух тысяч лет от твоего «сегодня».

Число ошеломило ее, однако сомневаться не было оснований.

— Наш век был полон многих удивительных вещей, а здесь, у вас, я только воспроизвел несколько самых старых и простых. Но из всех наших изобретений машина времени была величайшим.

— Действительно, твой век — век чудес. Но не совершенства, так ведь? Если он не смог сохранить жизнь Софии?

Америк бросил на нее короткий взгляд.