Человек с луны - [6]

— Прощай, «Витязь»! — сказал он ещё раз тихонько и повернул к своему дому.

Ульсон и Бой разбирали вещи.

Набрав гвоздей в рот, Ульсон прибивал над своей постелью портрет жены. На ней было смешное платье с оборками и бантами и высокая шляпа с перьями.

Маклай подошёл к своему столу. Листы бумаги уже лежали на нём аккуратной стопочкой. В чернильнице темнели свежие чернила. Карандаши были очинены и остры. Солнце блестело на медной трубке микроскопа. Лёгкая тень от шевелящихся веток колыхалась на книгах, на свежевыструганных досках стола.

Маклай сел на скамью и открыл тетрадь. — Вы бы лучше зарядили ружья, — шепнул ему на ухо Ульсон, встревоженно поглядывая в сторону. — Я уверен, что они понадобятся нам ещё сегодня ночью. Смотрите, эти черномазые уже лезут к нам. 

   Маклай посмотрел на берег. Папуасы плясали у воды. Они размахивали копьями. Движения были воинственны и грозны. Перья колыхались на их головах. Коричневые руки поднимались и опускались в такт, как будто грозили кому-то.

—  Это они радуются, что «Витязь» ушёл, — продолжал шептать посеревший от страха Ульсон.

Он выронил свой молоток, не окончив работы, и портрет нарядной жены упал на пол.

—  Они знают, что мы одни, и вы увидите, что они сделают с нами сегодня же ночью…

—  Глупости! — резко прервал его Маклай. — Если вы бойтесь, спрячьтесь куда-нибудь, но только не показывайтесь им в таком виде. Они не должны знать, что мы их можем бояться. Мы их не боимся! Понятно?

И, сдвинув брови, Маклай вышел на крыльцо. Папуасы смотрели издали на белого человека и его дом.

Лица их были суровы, движения решительны. «Ты нам не нужен, — говорили их жесты. — Уходи! Уходи от нас, чужой человек. Вот море! Уходи! На нашем берегу тебе нет места!»

От толпы папуасов отделился Туй. На этот раз он уже не улыбался. Твёрдыми шагами он шёл к хижине. Он смело шагнул на ступеньку и протянул руку к двери. Он хотел войти в хижину как хозяин, но Маклай остановил его.

—  Нет, Туй! — сказал тихо, но серьёзно Маклай. — Туда тебе нельзя. Здесь — табу. Понимаешь — табу! Запрёт.

Туй сердито нахмурился и сделал ещё шаг вперёд. Маклай не шевельнулся. Опершись рукой о притолоку, он стоял в дверях и смотрел в глаза Тую. Потом лёгкая улыбка пробежала по его лицу. — Не хмурься, Туй, — весело сказал он. — Сюда нельзя. Здесь — табу, — и, приложив руку ко рту,  показал, что хочет пить. — Принеси мне кокосовых орехов. Я хочу пить! Понимаешь, Туй, много, много хороших кокосовых орехов.

Туй понял. Слова «кокосовые орехи» были сказаны на его языке — за эти дни Маклай успел научиться кое-чему.

Туй посмотрел на бледное лицо Маклая. Брови его раздвинулись. Он задумался.

Но думал Туй недолго. Ему стало жалко голодного и бледного человека. Он снисходительно потрогал его мускулы, снисходительно кивнул головой и, обернувшись, что-то крикнул своим товарищам.

Маклай не понимал его слов. Но улыбка стала шире. Он догадался, о чём крикнул Туй своим товарищам.

—  Не бойтесь его! — крикнул Туй. — Он ничего не хочет, кроме кокосовых орехов. Он не будет делать нам зла. Да и руки его куда слабее наших. Пойдём и принесём ему то, что он просит.

Вооружённые папуасы внимательно выслушали Туя. Копья их опустились. Они повернулись к Маклаю спиной и медленно вошли в густую заросль кустов. Помедлив минутку, Туй махнул на прощание рукой и пошёл за ними.

Маклай обернулся и посмотрел на Ульсона. Крупные капли пота блестели у шведа на лбу. Рука с молотком чуть-чуть дрожала. Гвозди сыпались из разжатой ладони…

—  Идите и прибивайте свой карточки, Ульсон, — сказал Маклай. — Всё в порядке.

И, насмешливо поклонившись, он поднял с полу упавшие гвозди. 

НОЧНАЯ ВАХТА

Первые ночи дежурили в три смены. Самую длинную и утомительную ночную вахту Маклай брал на себя.

Заложив руки за спину, он расхаживал взад и вперёд перед домом.

Время от времени он тоненько насвистывал себе под нос, и тогда проснувшаяся на минуту птица отвечала ему беспокойным и отрывистым чиликаньем.

Спать не хотелось — так красиво и необычно было всё вокруг. Светилось море. Звёзды были спокойны и огромны. От камней и песка поднималось тепло; казалось, что земля дышит во сне.

С крыльца, от мешка с собранными за день морскими водорослями и ракушками, пахло тиной и сыростью.

Шелестел прибой, тихо шуршали листья, цикады стрекотали неуёмно и резко.

Иногда казалось, что кто-то крадётся меж кустов мягкими и сильными шагами. Маклай настораживался, но не двигался с места. Он знал, что крупных животных на острове нет, это могли быть только люди. Но это были и не люди — это билось сердце самого Маклая, тяжёлыми ударами стучала в висках кровь. Страха не было, но не было и настоящего покоя. Приходили на ум рассказы о вероломстве папуасов, вспоминались закопчённые черепа в глубине хижин, предупреждения Туя.

Чтобы успокоиться, Маклай затягивал вполголоса песню. На берегу Новой Гвинеи звучала украинская мелодия. Ещё в детстве слышал он её от отца.

— «Зиро-оньки ясные, зирки прекрасные, — старательно выводил Маклай, — ви-исть принесите з ридного краю…»

Но звёзды, которые он просил принести весть о  родине, слушали и молчали. Тогда Маклай присаживался на срубленное дерево и тоже слушал и молчал. Недовольно ворча, заспанный Ульсон шёл к нему на смену. Он долго почёсывался и бранился.