Человек с большим будущим - [89]

Истинная церковь. Я гадал, говорит ли он о протестантах вообще или исключительно о Церкви Шотландии? Судя по утренней проповеди, второе было вероятнее. В таком случае существовала возможность, что девяносто девять процентов людей на небесах окажутся шотландцами. Внезапно ад представился мне не самым плохим вариантом.

– Простите, ваше преподобие…

– Ой, извините, сын мой, – спохватился он. – Скажите, чем я могу быть вам полезен?

– Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

– Сколько угодно. Но вы не станете возражать, если мы продолжим беседу на ходу? Через полчаса я должен быть в приюте. Это недалеко.

Я не возражал.

– Я должен помочь с полдником для детей, – объяснил он, направляясь к дальней части церковного двора. Мы пересекли пыльный двор и оказались в запущенном садике, где не было ничего, кроме желтой травы и засохшего кустарника. – Так чем я могу быть вам полезен, капитан?

– Это связано с Александром Маколи. Насколько мне известно, он был вашим другом.

– Совершенно верно, – подтвердил пастор. – Это мой близкий друг.

– Когда вы его видели в последний раз?

– Пожалуй, несколько недель назад. А что? Что-нибудь случилось?

– Мистер Маколи был убит пять дней назад.

Ганн застыл на месте.

– Я не знал. – Он уставился в землю. – Упокой, Господи, его душу.

Двадцать пять

В мире полно самых разных приютов, но каждый из них по-своему мрачен. Этот располагался в побитом дождями, усталом на вид здании, от которого так и веяло заброшенностью официальными структурами. Можно было предположить, что когда-то оно было выкрашено в розовый, – подобные тоскливые здания часто красят в жизнерадостные цвета, – но с тех пор прошло много лет.

Вслед за Ганном мы поднялись по лестнице и вошли в неосвещенный коридор. Из-за закрытых дверей доносился нестройный гул детских голосов. Открыв дверь, пастор пригласил нас в крошечный кабинет, пропахший плесенью и благими намерениями. Окно выходило в сад. На одной из стен висело несоразмерно большое распятие красного дерева. Оно было самым заметным предметом обстановки в комнатке, где едва помещались каким-то чудом втиснутые стол, стулья и книжный шкаф.

Ганн пробрался мимо стола к окну и какое-то время просто стоял там, глядя на жухлую траву.

– Ваше преподобие?

Мой голос вернул пастора к действительности.

– Простите, – извинился он, шагнул к столу, но вдруг замер. – Кажется, нам не хватает одного стула.

Несокрушим сказал, что может и постоять, но Ганн не желал об этом слышать.

– Глупости, сынок, – заявил он, махнув рукой. – Или сядем мы все, или не сядет никто.

Он вышел и тут же возвратился, неся низенький исцарапанный деревянный стул из тех, какие делают для школьников. Кое-как пристроив стул, пастор сел на него, оставив нормальные стулья для нас с Банерджи. Будучи мужчиной крупным, он ерзал на крошечном сиденье, напоминая циркового слона, с трудом балансирующего на ярко раскрашенном шаре. Разумнее всего было бы предложить этот стул Банерджи, которому он пришелся бы почти впору, но церковники часто метят в великомученики.

– Так чем я могу быть полезен? – сказал наконец пастор.

– Откуда вы знаете Маколи? – спросил я.

– О, это, капитан, длинная история. – Сомкнув кончики пальцев, Ганн поднес их к губам. – Впервые мы встретились в Глазго лет, наверное, двадцать пять тому назад. Мы тогда были молоды. Он служил клерком в одной транспортной компании. Нас познакомила Изабель, его жена, – тогда, правда, они еще не были женаты. Мы с ней дружили. Красивая была девчонка. Я знал ее сто лет… – Он замолчал и улыбнулся своим мыслям. – Признаться, я и сам имел на нее виды, но она никогда меня в этом смысле не воспринимала. Да, Изабель нравились парни повыше, я был для нее малость низковат. И вот как-то она познакомила меня с этим своим новым приятелем, парнем по фамилии Маколи. Что скрывать, сперва он мне изрядно не понравился! Но когда мы сошлись ближе, признаюсь, я, сам того не желая, его зауважал. Острейшего ума был человек, и вдобавок идеалист.

– Идеалист?

– Да, – кивнул он. – Идеалист, но безбожник. Все разглагольствовал о правах рабочего класса, мог дословно цитировать речи Кейра Харди[60]. Глазго – город радикалов, и Алек был там в своей стихии. Изабель его обожала. Он был высок и собой недурен, а про его ум я уже сказал. Он тоже в ней души не чаял. Года не прошло, как они поженились. Вскоре после свадьбы Изабель забеременела, и Алек был на седьмом небе от счастья. Он тогда не особо много зарабатывал, и жилось им непросто, но они были счастливы. Одна беда: он совсем отошел от Бога. Если дело касалось политики, он всегда мог успеть на два-три собрания в неделю, но вот времени на церковь по воскресеньям вечно не хватало.

Более того, он открыто нападал на Церковь, говорил, что это просто инструмент, помогающий держать пролетариат в узде. Я умолял его перестать себя так вести. Ведь в Священном Писании сказано: «Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?»[61] Разве не предупреждал я его, что если он продолжит в том же духе, Господь его покарает? Так оно и вышло.

Примерно за два месяца до того, как ожидался ребенок, Изабель заболела. Врач определил тиф, но сделать ничего было нельзя. И она, и ребенок погибли. Алек впал в отчаяние. Он закрылся от мира, дела его пошли под откос. Он начал пить, потерял работу, задолжал за квартиру. В конце концов его выгнали на улицу. Господь бывает страшен в гневе.