Человек с большим будущим - [91]

Был вечер вторника. Алек приехал в приют, чтобы помочь устроить ужин для детей. Когда все были накормлены, мы вышли на веранду покурить. Алек, казалось, думал о своем. Помню, как у него дрожали руки, когда он закуривал. Я понял, что он хочет облегчить душу, поэтому нарушил молчание и спросил, что его так беспокоит. И тогда он признался.

Ганн остановился, повернулся к нам спиной и снова посмотрел в окно. На землю упали первые крупные капли дождя, оставляя круглые вмятины в пыльном саду. Я решился поторопить пастора:

– Что он вам рассказал?

– Он признался, что обеспечивал этого негодяя, Бьюкена, проститутками. Когда Бьюкену требовалось где-нибудь подмазать, чтобы прошел очередной договор, или в город приезжали клиенты, которых он хотел развлечь, Алек поставлял на вечер первосортных индийских куртизанок.

– Маколи поставлял Бьюкену проституток?

Лицо Ганна стало мрачным, как тучи за окном.

– Боюсь, что так.

Мне было трудно поверить в услышанное.

– Но зачем человеку его ранга заниматься подобными вещами? Разве стал бы он на такое соглашаться?

– Я задал тот же вопрос, – печально ответил Ганн. – Он сказал, что это история не новая, длится уже много лет, еще с тех пор, как Алек был простым клерком. Поначалу ему нужны были деньги, и рискну предположить, что если у вас в союзниках такой влиятельный человек, как Бьюкен, то это и для карьеры совсем не плохо. Именно поддержка Бьюкена помогла ему так быстро подняться по служебной лестнице. И однажды Алек почувствовал, что дороги назад нет. Если он остановится, то лишится покровительства Бьюкена. А если во всем признается, то терять ему больше, чем Бьюкену. Ведь Бьюкен миллионер, он как-нибудь переживет скандал, а сам Алек лишится всего: карьеры, репутации, всего на свете.

– Что же стало последней каплей? Почему он решил, что с него хватит?

Ганн поднял руки:

– Это мне неизвестно. В ту первую ночь, когда он пришел ко мне пьяный, мне показалось, что его довели до крайности. И позже, когда он все рассказал, меня не покидало чувство, что было в этом деле что-то еще, что-то более мрачное, о чем он умолчал. Я решил на него не давить. Надеялся, что он доверится мне, когда будет готов. – Ганн тяжело вздохнул. – Что ж, теперь этому не бывать.

– А он рассказывал что-нибудь еще о своих отношениях с Бьюкеном? – спросил Несокрушим.

– Почти ничего. Но мне казалось, что его раздирают противоречия. Он явно сожалел о некоторых вещах, которые делал для Бьюкена. В то же время, за эти годы он прошел большой путь бок о бок с Бьюкеном и не мог просто так с ним порвать.

За дверью, в коридоре, прозвенел звонок. Ганн посмотрел на часы. Дождь перешел в ливень, в воздухе висел металлический запах мокрой земли. Где-то одиноко кричал дикий павлин.

– Господа, – извинился пастор, – боюсь, мое время истекло, я должен помочь накормить детей. Вы не возражаете, если мы продолжим позже?

Впервые с тех пор, как нашли тело Маколи, я напал на какой-то след и не собирался заканчивать разговор, пока не вытащу из преподобного все, что ему известно, до последней детали. Я согласился бы даже помочь приготовить детишкам обед, если бы в обмен Ганн рассказал мне что-нибудь полезное.

– Прошу вас, ваше преподобие, еще несколько вопросов, – сказал я. – Убийство вашего друга для нас – дело первостепенной важности.

– Что ж, понимаю. Пожалуй, я могу уделить вам еще десять минут, ради Алека.

– Вы сказали, что у Маколи еще что-то было на душе? Что-то, о чем он умолчал?

Ганн кивнул:

– Да.

– У вас есть какие-нибудь догадки, что это могло быть?

Он сглотнул.

– Увы, нет, но можно не сомневаться, что это как-то связано с Бьюкеном. Может, у него вам и спросить? Я же могу сказать одно: Алек Маколи, которого я здесь встретил, был глубоко несчастным, озлобленным человеком. Думаю, он стыдился того, кем стал.

– И кем же он стал?

Ганн слабо улыбнулся:

– Лицемером, капитан. – Ганн выдержал паузу, давая нам возможность осознать его слова. – Этот человек когда-то неустанно трудился над тем, чтобы облегчить долю беднейших слоев общества, – а теперь был обязан своим положением тому, что исполнял прихоти богатых кровопийц. Но если я что и понял с тех пор, как приехал сюда, так это то, что Индия всех нас превращает в лицемеров. Господь в мудрости своей дал нам власть над этой страной, чтобы мы выполняли его волю и обращали индийцев в истинную веру, а что сделали мы? Мы приняли сей щедрый дар и используем его в наших собственных нечестивых целях. Мы высосали все соки из этой земли и наполнили свои сундуки. Мы согрешили против Господа, ибо служили не Ему, а маммоне[62], и у нас еще хватает наглости лгать самим себе, что мы здесь защитники, а не паразиты.

– По-вашему выходит, будто мы неисправимые злодеи, – заметил я.

Он помотал головой:

– Нет, капитан. Будь мы неисправимыми злодеями, мы не нуждались бы в лицемерии. Мы бы даже не пытались оправдать то, что живем как хозяева в чужом доме. Мы ищем искупления и именно поэтому сами себя убеждаем, что мы благодетели. Но спасение наше в Господе, капитан. Он создал нас способными на раскаяние, и наша совесть требует, чтобы мы были на стороне ангелов. Обнаружив, что мы на другой стороне, мы начинаем ненавидеть себя за это.